Но еще сильнее ее испугало не это, а мой голос. Она сразуего узнала.

— Сядьте, Барбара, — сказал я. — Я ничего плохого вам несделаю. Но я должен кому-то это сказать. Не могу больше молчать. Не могу, чтобыона лежала там, в могиле, взяв вину на себя, когда на самом деле виноват былтолько я. Я мог бы ее спасти… Но одна она не могла справиться с этим.

Я слышал, как в приемной миссис Инглиш набирает номертелефона, но продолжал говорить все быстрее и быстрее… Теперь слова изливалисьиз меня, словно потоки.

Время, которое я провел в Мексике, ничего не дало мне. Такоенельзя ни подавить, ни изгнать из души. Вы можете это чувство лишь загнатьвнутрь, куда-то в глубь своего подсознания, но оно и там будет зреть без вашеговедома.

Когда полицейские поднялись по лестнице и, войдя в комнату,встали у меня за спиной, я все еще говорил, говорил, говорил… А Барбараслушала. Страх в ее глазах постепенно сменялся каким-то другим чувством. Незнаю каким. Возможно, это была жалость.