Мы опять пообедали в ресторане, а вернувшись, проработали доодиннадцати. Когда легли спать, она отдалась мне с мягкостью и без всякихвозражений, но потом снова стала холодной и недосягаемой. Я лежал в темноте идумал о ней. И дело вовсе не в том, что Мэриан от природы была холодна и лишьмилостиво терпела меня — нет, хуже! Для нее это было настолько безразлично, чтоона даже не удосуживалась замечать мою любовь.

Вполне возможно, думал я, что Чэпмен и не самый гнусныйнегодяй на свете, но он, несомненно, самый глупый. Я попытался представитьсебе, какой она была до того, как стала бесчувственной ко всему, кромевоспоминаний об унижении и планов мщения.

На следующее утро я проснулся от того, что она отчаянностаралась вырваться из моих объятий.

— Джерри! — резко выкрикнула она. — О, Боже ты мой! Что тыделаешь? Ты что, хочешь переломить меня надвое?

— Прости, — сказал я, тупо оглядывая комнату. — Должно быть,мне приснился дурной сон.

И тут я вспомнил этот сон, словно увидел его снова сужасающей ясностью. Я бежал за ней следом по мосту Голден-Гейт и успел схватитьее в то мгновение, когда она уже собиралась прыгнуть вниз. Я старался удержатьее.

В тот день мы заполняли последнюю кассету.

Она рассказала мне все, что знала о Корел Блейн, а знала онамассу вещей, вплоть до того, что ее настоящее имя вовсе не Корел, а Эдна Мэй.Очевидно, она верила в старинное правило военной науки, гласящее, что вы должнынепрестанно изучать противника. Мэриан описала Корел со всех точек зрения,включая психоанализ, и подробно рассказала об их романе, начиная с того дня,когда он дал ей первое поручение, и кончая оглашением их помолвки.

— Когда я впервые увидела ее, я испугалась, — сказала она. —Уже много лет я сама нанимаю и увольняю персонал. Он никогда в это невмешивался, никого сам не нанимал и даже не интересовался этими вопросами.Признаюсь, раза два я поступила несправедливо, уволив девушек только за то, чтоони пялили на него глаза, но это не важно…

Во всяком случае, когда я увидела эту Блейн, во мне сразушевельнулось предчувствие. Натуральная блондинка, ростом около пяти футов трехдюймов и главное — всего двадцати трех лет от роду! Но еще больше меня испугалиее глаза с поволокой, глаза непорочной девственницы. А ему сорок, точнее,исполнится сорок в будущем месяце. Он-то видел только ее глаза, этот невинныйангельский взгляд, а я сразу увидела нож в ее зубах, с которым она пробралась внашу жизнь. Хэррис сказал, что она дочь его старого друга, только кончила школув Техасе, и он обещал ей работу.

Я действовала очень медленно, можно сказать, ощупью, носразу же почувствовала сопротивление.

И поняла, что эту особу мне не уволить. Конечно, никакойоткрытой вражды ни с одной из сторон не было, но сопротивление существовало.Тогда я перевела ее на более сложную работу — знала, ей не справиться. И что жеполучилось? А получилось то, что эту работу мне пришлось выполнять самой — этовсе, чего я сумела добиться. Кстати, она явилась к нам через три недели послесмерти миссис Чэпмен…

Должно быть, Мэриан чувствовала себя чертовски плохо иодиноко. Жена, окажись она в таком положении, имела бы статус и солидный весобщественного мнения на своей стороне, а она не имела ничего. Конечно, Мэрианпоняла, что проиграла, еще задолго до того, как на нее обрушился удар. А Чэпмендаже не соизволил сам сообщить ей о своей помолвке. Насколько я понял, онмолчал не потому, что ему было совестно или он не хотел говорить ей правду вглаза, — просто счел это излишним. Подвернулось какое-то дело, которое было длянего более важным, — вот и все!

— А ты, случайно, не сгущаешь немного краски? — спросил я.

Она вздохнула:

— Уверяю тебя, я не настолько глупа, чтобы позволить себетакое. Я рассказываю все в точности, как было, — иначе нельзя. Видит Бог, этоне доставляет мне никакого удовольствия — я не мазохистка. Но ты должен знатьправду, а не какую-нибудь драматизированную версию. Об их помолвке мне сообщиласама Корел Блейн — на службе, в понедельник утром. И можешь не сомневаться, онапостаралась сделать это как можно эффектнее. Для нее это был верх торжества.

С девяти утра до пяти вечера — целая вечность, подумал я. Иот этих наблюдающих глаз некуда было ни уползти, ни спрятаться. Исключительныйдень пришлось вынести Мэриан, что ни говори! И тут мне пришла в голову мысль, ачто же она планирует в отношении Корел Блейн?

И я спросил ее об этом.

Она холодно пояснила:

— Блейн будет уверена, что это моих рук дело.

Как одна из форм утонченной мести этот случай не имеет себеравных, решил я. Корел Блейн рассчитывает получить мужа и миллион долларов, новсе это вырвут из ее маленьких загребущих рук, и ей станет известно, что этосделала именно Мэриан. И при этом не только не сможет доказать ее вины, но ипоймет, что фактически сама тому способствовала, безропотно сыграв отведеннуюей роль.

— Если Блейн только двадцать три, — сказал я, — то ейпредстоит провести долгую и интересную жизнь в размышлениях о том, как же онатак влипла.

— Да, не правда ли?

Мы вернулись к работе и трудились до полудня. Когда Мэрианубежала за сандвичами, я вдруг внезапно вспомнил, какое сегодня число: восьмоеноября! Я нашел в справочнике телефоны цветочных магазинов, позвонил и заказалдве дюжины роз. Около четырех часов пополудни мы все еще занимались КорелБлейн, когда в передней раздался звонок. Я открыл дверь, рассчитался спосыльным и поставил коробку с цветами перед Мэриан, на кофейном столике.

Она подняла глаза от своих заметок и увидела длиннуюкартонную коробку.

— Цветы? Чего ради?

— С днем рождения! — произнес я.

Она неодобрительно покачала головой:

— И зачем только… — Потом открыла коробку и воскликнула:

— Какая красота, Джерри! Но как ты узнал, что у меня сегоднядень рождения?

— Из твоего водительского удостоверения.

— Настоящая ищейка!

Она наполнила водой вазу и поставила в нее цветы. С минутупостояла, любуясь ими, а потом подошла ко мне и обвила мою шею руками.

— Дорогой мой Джерри, — проговорила Мэриан с ласковойулыбкой. — Ты все еще упорно пытаешься догнать трамвай, который уже давно ушел?

Тщетно, подумал я. Она непробиваема. Ничто не сможет еезатронуть. Никакой поступок. Вся ее жизнь — в прошлом.

А потом спросил себя, да знаю ли я сам, что пытаюсь ейсказать?