Заходя в подъезд, Муму обычно здоровался всегда и со всеми. И женщина, очевидно, вспомнила его и узнала. Но, ожидая объяснения, двери не отворила.

— День добрый, — поприветствовал ее Дорогин и добавил: — Я ваш сосед, мне срочно нужно поговорить с вашей дочерью Настей.

— А Насти нет, — не снимая цепочки, ответила женщина, — она на практику уехала, со своим руководителем.

— А куда, не знаете? — спросил Дорогин, надеясь разыскать девушку.

— Куда-то на Кавказ, — ответила женщина.

— На Кавказ?! — удивился Дорогин.

— Ну да, на Кавказ, — пожала плечами женщина, — но куда точно, я не знаю. Настя говорит, что только там водятся какие-то мошки, которыми она занимается.

— Мошки, то есть насекомые? — уточнил Дорогин.

— Да, какие-то комары или муравьи… Она на биофаке учится. И вот занялась какими-то насекомыми.

— А когда она должна вернуться?

— Через пару недель. А вам Настя моя зачем? — уточнила женщина.

— Да мне, собственно, не столько она нужна, сколько ее друг, они, наверное, вместе учатся… Степан, кажется…

— А, Степа… Да, есть такой, он с ней в одной группе на биофаке учится, — кивнула женщина, по-прежнему не снимая цепочки.

— Он тоже с ней поехал на практику? — уточнил Дорогин.

— Нет, — покачала головой женщина. — Она с профессором своим поехала.

— С Леонидом Прокофьевичем? — вспомнив текст телеграммы, высказал предположение Муму.

— Вы знаете Леонида Прокофьевича? — оживилась женщина, вдруг сняв цепочку, и, оглянувшись, пригласила Дорогина войти.

Тот пожал плечами и зашел в квартиру.

Вновь осмотревшись, женщина поинтересовалась:

— А вы не знаете, что он за человек, этот профессор? Он женат? Вы поймите меня правильно. Настя — моя единственная дочь. Я так волнуюсь за ее будущее. А теперь, знаете, такие времена, такие нравы. Пожилых преподавателей часто тянет на молоденьких студенточек.

— Ну, я думаю, Леонида Прокофьевича с вашей Настей связывают скорее научные интересы, — проговорил Дорогин, чувствуя, что эта тема для матери Насти особенно болезненна.

— Может, пройдем на кухню, я вам чай или кофе заварю, — предложила она.

Но Муму понимал, что сейчас дорога каждая минута, и отрицательно покачал головой:

— Спасибо, я очень тороплюсь.

— Так вы ничего не сказали мне о Леониде Прокофьевиче… Что он за человек? Я сама медик. Настеньку одна растила. Без отца. Я очень боюсь, как бы ее кто не обидел. А опытные пожилые мужчины, они, знаете, как на молоденьких падки. Говорят же, седина в голову — бес в ребро…

— Не волнуйтесь. Я думаю, что Леонида Прокофьевича интересуют больше насекомые, а не девушки…

— Кто его знает… — вздохнула женщина и поинтересовалась: — А вы тоже в университете работаете?

— Да, — кивнул Дорогин.

— Так я вас попрошу, вы уж там за моей Настенькой присмотрите…

— Обязательно присмотрю… — кивнул Дорогин.

— Этот Леонид Прокофьевич женат?

— Да, да. И жена у него хорошая. И дети. Так что здесь вам нечего бояться.

— Но вы все-таки присмотрите.

— Присмотрю.

— Я вам верю. Я вижу, вы очень положительный человек. Вот вам бы я свою дочь доверила. Но вы, конечно же, женаты.

— Да, — кивнул Дорогин, — конечно.

— А вы тоже на биофаке работаете?

— Да, — кивнул Дорогин.

— А Настенька мне не говорила, что у нас в подъезде ее преподаватель живет. И что вы преподаете?

— Философию, — сразу ответил Дорогин.

— Философию… — проговорила женщина. — Ну, это серьезный, очень серьезный предмет… Там же у них на курсе, наверное, много хороших молодых ребят. Пускай бы Настенька с ними встречалась.

— Так у нее же вроде есть этот парень, Степан. Он как будто положительный. Очень даже положительный.

— Степа? — пожала плечами Настина мама. — Степа — это так. Он не москвич.

— А что, вы для своей дочки обязательно москвича хотите?

— Ну, москвича не москвича, а уж кого-нибудь побогаче…

— А может, он станет талантливым ученым. Может, он в будущем Нобелевскую премию получит…

— Этот получит… — покачала головой женщина.

— Вы не подскажете, как это его фамилия?.. — проговорил Дорогин.

— Какой вы странный… Имя помните, а фамилию запамятовали…

— Выпала из головы…

— Кажется, Рыбин… Да, точно, Рыбин…

— Может, и телефон у вас его есть? — опять попытался уйти от вопросов Муму.

— А зачем вам Степин телефон? — насторожилась женщина. — Вы что, в деканате узнать не могли?

— Видите ли, он забыл у меня одну вещь, — попытался выкрутиться Дорогин. — Флэшку свою забыл.

Женщина окинула Дорогина недоверчивым взглядом и, вздохнув, проговорила:

— Телефона я Степиного не знаю, ищите его в деканате.

— Может, у Насти он где-нибудь записан…

— Да она после того, как телефон себе какой-то модный в кредит купила, вообще все бумажки и записные книжки выбросила.

— Понятно… — покачал головой Дорогин.

Женщина кивнула и, давая понять, что разговор окончен, распахнула двери.

— Все? Больше вопросов нет? — строго закончила разговор женщина.

— Больше нет. Спасибо, — кивнул Дорогин и поспешил вниз.

К себе домой он заходить не стал. Нужно было торопиться. Ведь если Степан учится в первую смену, его можно не застать. А Дорогин хотел пообщаться с ним, как говорится, на производстве; если повезет, то и в лаборатории, где он вместе с профессором занимается своими букашками. Ведь куда-то же он отнес ту банку, которая была в забытом, а может, и специально оставленном в подъезде рюкзаке.

Оседлав свой байк, Дорогин направился к биофаку МГУ, где как-то раз ему приходилось бывать.

Машин и людей на улицах к обеду чуть прибавилось. Но и милиция и военные встречались едва ли не на каждом шагу. Хотя, возможно, это впечатление создавалось оттого, что ехал он с приличной скоростью.

На факультет Дорогин приехал как раз после обеда. Вахтер в университетской фуражке и марлевой повязке, окинув его узнающим взглядом, почему-то сразу пропустил, даже не поинтересовавшись, куда он и зачем.

В коридорах еще царила суета. И хотя звонок уже прозвенел, студенты только рассасывались по аудиториям. Сразу бросалось в глаза, что многие были в разноцветных марлевых повязках. Некоторые остряки нарисовали на них устрашающие улыбки-оскалы. Похоже, мода на средства защиты набирала обороты.