Подойти они не успели. Рейневан почувствовал, как что-топрипирает его к стойке. Что-то большое. И вонючее. Как чучело этого заведения.Он с трудом обернулся.

– Новые люди, – промолвил, ужасно разя луком иплохо переваренным мясом, большой и косматый тип в вылезшей наполовину изштанов рубашке. – Новые люди здесь платят вступительное. Обычай такой.Потрусика кошельком, барин. И выставь нам, а то мы помираем от жажды.

Дружки косматого, в количестве трех человек, захохотали.Один брюхом пхнул Ахиллеса Чибульку. Этот для разнообразия вонял попостному.Рыбой.

– Хозяин, – махнул Рейневан. – Пиво для этихгоспод. По бокалу.

– По бокалу? – прохрипел ему в лицокосматый. – По бокалу? Одранского рыбака обижаешь? Трудящего человека?Бочонок ставь, падло ты! Ты червяк! Ты мандавошка городская!

– Отойди, добрый человек, – слегка сожмурил глазаРейневан. – Уйди. Оставь нас в покое.

– А то что?

– Не вводи во искушение.

– Что-ооо?

– Я дал обет не бить людей во время поста.

Прошло какое-то время, пока до косматого дошло, пока онзарычал и размахнулся кулаком для удара. Рейневан был проворнее. Он схватил состойки кувшин и разбил его о физиономию косматого, заливая его пивом и кровью.В то же мгновение, используя размах, он заехал другому верзиле ногой впромежность. Чибулька расквасил третьему нос предусмотрительно взятым в дорогукастетом, четвертому забил кулак под ребра и повалил на колени. Косматыйпытался встать, но Рейневан дал ему в лоб уцелевшей ручкой кувшина, а видя, чтоэтого мало, добавил так, что в кулаке у него остались только крупицы глины иэмали. Он прижался спиной к стойке, вытащил стилет.

– Спрячь нож! – заорал трактирщик, подбегая сприслужниками. – Нож спрячь, обормот! И вон отсюда. Чтобы я вас здесьбольше не видел, сволочи! Негодяи! Авантюристы! Ноги вашей чтобы здесь не было!Вон, говорю!

– Это они начали…

– Это постоянные посетители! А вы чужие! Приблуды.Убирайтесь отсюда! Raus! Raus,[38] говорю!

Их выпихнули, обзывая и толкая палками, в сени. А из сенейво двор.

Посетителям было развлечение, слезы выступали от потехи,тонко хихикали дамочки. Чучело медведя наблюдало за происходящимоднимстеклянным глазом. Второй ему кто-то выдолбал.

Они не отошли далеко, только за угол конюшни. Услышав засобой тихие шаги, оба, как пружины повернулись. Рейневан со стилетом в руке.

– Спокойно, – поднял руку мужчина, которого онивидели внутри, возле стола в углу, среди бутылей и девок. – Спокойно, безглупостей. Я Грабис Гемпель.

– По прозвищу Аллердингс?

– Allerdings.[39] В самом деле. –Мужчина выпрямился. Был высокий и худой, с длинными обезьяньими руками. –А вы по поручению каноника, как я догадываюсь. Но каноник говорил об одном. Ктоиз вас тот один?

– Я.

Аллердингс посмотрел на Рейневана, изучая.

– Ты очень неумно поступил, – сказал он, –приходя сюда и расспрашивая. Еще более глупой была эта авантюра. Сюда частозаглядывают сыщики, могли бы тебя запомнить. Хотя, по правде, физиономия утебя… Такую трудно запомнить. Без обид.

– Без обид.

– Я возвращаюсь вовнутрь. – Аллердингс подвигалхудыми плечами. – Кто-нибудь мог видеть, как я за вами выхожу, а менязапомнить легче. Увидимся завтра. На Милицкой, в винном погребке «Звонгрешника». На терцию. А сейчас – с Богом. Убирайтесь отсюда.

Они встретились. Девятнадцатого февраля, в субботу передвоскресеньем Reminiscere.[40] На улице Милицкой, в погребке«Звон грешника», который в основном посещали подмастерья литейных заводов,сейчас, в пору терции, скорее пустом. С самого начала уклончиво объяснить, очем речь, Аллердингс ему не позволил.

– Я знаю в подробностях, – прервал он, прежде чемРейневан начал развивать суть дела, – что к чему. Подробности дал мне нашобщий знакомый, каноник Беесс, до недавнего времени препозит в кафедральномкапитуле. Делал он это, сознаюсь, с большой неохотой, решив сохранить себя исвои тайны. Однако он знал, что без этого я не смог бы подготовить акцию.

– Значит, ты в курсе, – понял Рейневан. – Аакцию подготовил. Тогда перейдем к деталям. Время торопит.

– Что торопливо, – холодно прервалАллердингс, – то дьяволово, как говорят поляки. Перед деталями стоитобмозговать более общую проблему. Которая может иметь на детали влияние. Причемпринципиальное.

– И что это за проблема?

– Проблема в том, имеет ли запланированная акция вообщесмысл.

Рейневан какое-то время молчал, забавляясь бокалом.

– Имеет ли акция смысл, – повторил наконец. –Как ты предлагаешь это установить? Будем голосовать?

– Рейневан, – не опустил взгляд Аллердингс. –Ты – гусит. Ты – предатель. В этом городе ты – ненавидимый враг, находишься всамом центре вражьего стана. Вызываешь отвращение как еретик, отступник отверы, на которого всего лишь четыре недели тому под звон колоколов в этомгороде наложили анафему. Ты ловчий зверь, ягненок среди стаи волков, все затобой следят и охотятся. Ибо тот, кто убьет тебя, получит славу, уважение,престиж, отпущение грехов, благодарность властей, денежное вознаграждение иуспех с прекрасным полом. И в конце концов тебя затравят, парень. Не поможеттебе магия, которой ты маскируешься, на магию есть методы, если внимательновсмотреться, видно из-под камуфляжа твою настоящую морду. Узнав на улице, тебяразорвут в акте самосуда. Или возьму живьем и вздернут на эшафоте. Так онобудет, и каждый последующий день пребывания во Вроцлаве неумолимо этот моментприближает. А ты, вместо того, чтобы брать ноги в руки, хочешь предприниматькакие-то сумасшедшие действия. Скажи мне, положа руку на сердце, это имеетсмысл?

– Имеет.

– Понимаю, – теперь пришла очередь помолчатьнемного Аллердингсу. – Все ясно. Для спасения попавшей в беду девушки идемна любой риск. На любое сумасшествие. Даже на такое, которое ничего не даст.

– Не даст?