— Как тебя зовут? — с учтивой улыбкой обратился к селянке.

— Маша, ваше сиятельство.

— Послушай, Маша — и послушай очень внимательно, — подался вперед и сцепил пальцы в замок. — Я понимаю, что ты боишься — и боишься не без причины. Но уже вечером мы уедем отсюда — и никогда больше не вернемся. У тебя есть всего один шанс спастись самой и защитить своих близких. Хочешь — говори. Не хочешь — дело твое.

С околицы донесся звон колокольчиков и щелчки кнута — возвращался Парамонов. Крестьянка в нерешительности потопталась на месте, оглянулась к окну и наконец произнесла:

— Девок он часто в усадьбу таскает. Молоденьких совсем. Не знаю, что с ними делает, но восвояси приходят ни живые ни мертвые, а потом еще с неделю немощь жуткая одолевает. Даже курей покормить — и то беда, а раньше сильные были и здоровые, что кобылицы. Но при том ни побоев на них, ни ожогов, а что творилось — не говорят, молчат, точно воды в рот набравши. Больше мне ничего не ведомо, господин — светом клянусь.

— Ладно, — хотелось расспросить еще, но если бы нас застукали, то ненужные вопросы появились бы уже ко мне. — Можешь идти.

Маша пулей выскочила за дверь, а уже пару минут спустя в дом вошел Пантелей со свитой — румяный, поддатый и жизнерадостный. Угрюмый секретарь в клетчатом пиджаке положил на стол стопку листов толщиной в фалангу. Я послюнявил пальцы, совсем позабыв об этикете, провел подушечкой вдоль бумаги и взял челобитную наугад.

— Заявитель — некий Тимофей, — чем больше вникал в почерк, тем чаще замечал знакомые слова. — Зовите, заслушаем.

— Тут такое дело, Трофим Александрович, — помещик натянул грустную физиономию. — Сбежал наш Тимошка аккурат под Юрьев день. Рванул в лес — только и видели. Мужики после на охоту пошли — и сыскали его рубаху: драную и всю в крови. Стало быть, беглеца нашего волки съели. А нет тела — нет и дела.

— Знаете, Пантелей Никанорович, — я отодвинул листы и потер переносицу, как от приступа мигрени. — Что-то мне не везет нынче на интересные проблемы. Поэтому прошу вас, как самого сведущего и компетентного, выбрать для рассмотрения жалобу, достойную императорского посланника.

Хозяин облизнул губы и с неохотой пододвинул стопку к себе. Все происходящее напоминало игру в дурака, только вместо карт — чужие чаяния и надежды, от внимания к которым вполне могла зависеть чья-то судьба.

— Вы, Трофим Александрович, мне льстите, — бумага зашуршала в толстых усыпанных перстнями пальцах. — Не настолько я и сведущ, чтобы все челобитные наизусть помнить. Надо бы их снова пересмотреть, перечитать — а то нехорошо получится, ежели я снова передам вам неугодное прошение. Давайте знаете как поступим — отобедайте, отдохните, а вечерком получите все, что нужно.

Старый хрыч только об отдыхе да обедах и думает, и пытается и меня всеми возможными способами отвлечь от работы. Что еще раз убедило в необходимости расследования — тот, кому нечего скрывать, и юлить не станет. И чтобы в отместку позлить помещика, я решил немного поиграть в народного героя.

— А давайте вот как поступим, — хлопнул по коленкам и бодро выпрямился. — К черту эти писульки — там половина, наверное, на пару лет устарела. Кто-то помер, кто-то сбежал — на кой все это время тратить, если можно опросить крестьян прямо здесь и сейчас.

Хозяин побледнел и приоткрыл рот, я же вышел на крыльцо и громко произнес:

— Слушайте сюда внимательно! Меня зовут Титов Трофим Александрович. Я прибыл к вам с проверкой по распоряжению самого императора. Вот моя грамота!

Высоко поднял бежевый бланк с гербовой печатью и повертел из стороны в сторону, чтобы увидел каждый. Однако крестьяне вопреки ожиданию не бросились с просьбами и предложениями, а разом опустились на колени и стукнулись лбами в землю — и мужики, и бабы, и даже дети. Я же, несмотря на очевидную неудачу, продолжил гнуть свою линию:

— Так, товарищи. Давайте вот без этого. Если есть какие жалобы — говорите сразу. А то уеду — и разбирайтесь сами.

Никто не поднял головы и не проронил ни слова. Впрочем, на что я надеялся — все эти ревизии не более чем фикция, а дворяне будут выгораживать друг друга до последнего. Если император и пошлет кого, то проверка закончится попойкой и развратом. Кого вообще волнует, что у холопов на уме: не мрут, вкалывают — и ладно. Сложно представить, какую жестокость принесет местный Ленин. Хотя, судя по затянувшемуся крепостничеству, вместо идейной революции вполне может вспыхнуть новая смута или пугачевщина, а это куда как страшнее.

— Видите, господин ревизор, — с издевкой протянул помещик. — Все у нас чин-чинарем. Образцово-показательное хозяйство.

— А ведь и правда, — я покачал головой и понурил плечи. — Вы простите меня, Пантелей Никанорович. Взъелся по беспреде… то есть, по недоразумению. Молодой, горячий — а тут от самого императора задание. Вот захотел выслужиться. Так что вы не серчайте, бога ради. Напишу вам самую лучшую характеристику.

— Что же… — старик заметно расслабился. — Раз такое дело, то может тяпнем на посошок? За успешное, так сказать, разрешение.

— Это я только за. Коль миссия выполнена — то и сдерживаться нужды нет. С превеликим удовольствием отведаю вам эликсир.

Пить особо не люблю, но за обедом нажрался, как последняя свинья. Плюс подключил капельку актерского таланта (на первом курсе играл в КВН), промычал пару баллад «Арии», перевернул миску с квашеной капустой, а под конец упал под стол и захрапел на всю усадьбу. Советом наиболее трезвых представителей было принято решение о моей полной нетранспортабельности и как следствие — вынужденной ночевке. Барин и сам надрался до зеленых чертей и лишь махнул рукой — делайте, что хотите. Служанка подхватила мою тушку на руки, точно ребенка, и отнесла на второй этаж, где я проспался до полуночи и очнулся с жуткими тошнотой и головокружением. Однако мучения определенно того стоили.

— Карина? — позвал тихонько, ища в темноте алые огоньки.

— Да, ваше сиятельство, — в голосе смешались ирония, насмешка и капелька презрения. — Как вы себя чувствуете?

В потемках добрался до умывального тазика и припал к теплой воде, после чего сунул туда голову.

— Теперь лучше. Разреши пару нескромных вопросов, прежде чем я продолжу.

— Удивительно, — горничная сверкнула клыками. — Думала, будете приставать спьяну, а вы, гляжу, охочи до интима с бодуна.

— Я вообще не об этом. Давай так — я спрашиваю, ты отвечаешь: да или нет. Договорились?

— Да, господин.

— Без господинов. Итак, ты вампир, а значит, умеешь превращаться в летучую мышь, так?

— Нет.

— Растворяться во тьме?

Девушка ответила не сразу:

— Да.

— Становиться невидимой?

— Отчасти.

— Отводить взгляд?

— Да.

— Передвигаться бесшумно?