на текст «Повести», близкий к тексту № 1. Но к своему оригиналу он приписал начальную часть — рассказ об исцелении. По языку и стилю, носящим книжный житийный отпечаток, он резко отличается от рассказа о самих подвигах, простого по стилю и изобилующего былинными выражениями. По своему содержанию новая редакция — жизнеописание с чертами архаического стиля в начале: «Стар матер человек» Иван Елефериевич с женою дают обещание, «ежели господь бог дарует мужеск пол», каждый год «отправлять молебное пение» Николаю-чудотворцу. «По их умолению» бог дарует им сына, но он оказывается сиднем. Но как-то «в день святителя христова Николая-чудотворца» Илье явился святитель Николай и сказал: «Илия! Имаши ли, что пити?» На просьбу чудотворца дать ему напиться Илья отвечает: «Не могу, отче мои, востати на ноги». «Он же даде ему пити и рече ему: „Востани и ходи!“ А сам невидим бысть».

Приведенные фрагменты дают представление о стиле, в каком выдержан весь рассказ. Он воспринимается как явно присоединенный к традиционной в рукописной литературе «себежской» редакции. Откуда же он мог быть заимствован? В известных по сборникам былин стихотворных текстах и прозаических пересказах нет соответствующей версии сюжета об исцелении. Николай-чудотворец в качестве целителя упоминается только в одном варианте (Ончуков, № 19), но совершенно в другой ситуации: к Илье, слепому сидню, приходит «сиротинушка убогая» просить милостыню. Ковригой хлеба сиротина мажет Илье «очи ясные» и «ноги резвые», и Илья стал «на ноги резвые» и увидел «вольной белой свет». Илья не понимает, что с ним случилось: «Але во сне мне-ка это привиделось? Приходил, видно, Микола мне светитель». В одном из вариантов сборника Киреевского (I, стр. 77), в котором совершенно ничего не говорится об исцелении, Илья Муромец, задумав ехать в Киев, идет прежде всего за Дунай-реку, «к тому к Миколе Заруце́вскому» и служит «обедни запрестольныи». Не есть ли это смутный отголосок легенды об исцелении Ильи именно святителем Николаем? Нет никакого сомнения, что среди ходивших в народе легенд о чудесном получении Ильей Муромцем здоровья и силы, легенд, которые были кое-где распеты в виде былин, существовала и версия об исцелении Николаем-чудотворцем, — этот святой был особенно популярен в крестьянстве (вспомним, например, известную легенду о святых Николае и Касьяне).[50] Из такой устной легенды и мог быть взят каким-либо книжником рассказ об исцелении и передан им в стиле жития.

К этому рассказу в рассматриваемых текстах присоединены еще два эпизода: 1) о богатырских «шутках» молодого силача («которого возьмет за руку — руку оторвет») и 2) о выхаживании Ильей шелудивого жеребенка, который становится затем богатырским конем. Первый эпизод является распространенным эпическим мотивом. В русских былинах он известен в применении к Василию Буслаевичу и к вражескому богатырю Сокольнику. Нигде в устной традиции он не связан с Ильей Муромцем и не может быть связан, так как противоречит установившемуся облику этого богатыря. В рукописный текст он привнесен писцом, по-видимому, под воздействием повести или сказки о Еруслане Лазаревиче, где данный эпизод органически входит в повествование, мотивируя изгнание Еруслана из царства Картауса. Второй эпизод встречается в устной традиции в несколько ином виде: по совету калик, от которых Илья получает силу, он приобретает первого попавшегося ему на дороге жеребенка и выхаживает его (Рыбников, I, № 51; Григорьев, III, № 50; Марков, № 42, 67; Соколов — Чичеров, № 77 и др.; эпизод часто встречается в сказках об Илье Муромце).

Присочинив в начале рассказ об исцелении Ильи, автор «Истории» проводит и некоторую работу над рукописным текстом. Он изменяет начало, в котором ритм слышался ярко, а теперь сгладился благодаря введению деепричастного оборота:

№ 1 (ГПБ, Q. XVII. 194)

... слуша Илья Муровец заутреню воскресную и в уме держал к силному ко кънязю Владимеру киевскому Всеславичу.

№ 10 (ЛОИИ, Лихачева 74)

И был в церкви божи, слушал святую заутреню воскресную. И, отслушав заутреню, поход держал к столному граду Киеву, ко князю Владимеру, к солнышку Всеславьевичю.

Близкое народному творчеству выражение «дорога излучилась» или «случилася» (в вопросе, обращенном к Илье в Себеже), свойственное кратким текстам, в «Гистории» заменено словом «имеется». Эта замена переводит фразу в книжный стиль. В книжном стиле обработан и весь рассказ Ильи о двух причинах, задержавших его в пути: «...и изволите выслушать. Я скажу вашему величеству: отслушал я в Муроме заутреню воскресную, а дорогою завет я положил»; «...прострелил Соловья в правои глас и привес ево с собою для подлинного известия. И ныне он у вашего величества дворца обретается». Такова же и заключительная фраза центрального эпизода: «...указал учинить великои банкет и одарил Илью Муромца великими дарами и весма благодарил ево». Некоторой обработке подверглись даже устойчивые формулы. Например, описание дороги прямоезжей автор как бы уточнил: «...на мосты калиновыя, через реку Смородину». Это не значит, что в тексте центрального эпизода уничтожаются былинные особенности. Автор не стремился к изъятию их, но книжный элемент усилил. Былинный элемент смешивается с книжным и в последней части повествования — описании боя с царем Тухманом.

Сюжет о встрече Ильи Муромца с Тухманом не известен в устном эпосе. Можно было бы, конечно, предположить, что это один из тех сюжетов, которые не дошли до нашего времени. Несомненно, что ряд ранних героических сюжетов русских былин не сохранен устной традицией. Однако тексты, включающие этот сюжет, принадлежат XVIII веку. Как показал А. С. Орлов, сама редакция, представленная этими текстами, могла возникнуть не ранее начала XVIII века. Об этом свидетельствует соединение в них таких слов, как «банкет», «церемония», «музыка», «миткалинный», и имя царя «сибирского» «Веспасиан», которое могло появиться по ознакомлении с изданным в 1713 году трудом Иосифа Флавия «Иудейская война».[51] Вряд ли, если писец, автор данной редакции, заимствовал сюжет о Тухмане из устной традиции в XVIII веке, в последующих записях XVIII—XIX веков могло не сохраниться никаких следов этого сюжета.

Но основа, на которой протекало сочинительство автора, была былинной. Рассказ о Тухмане построен на разных мотивах героического эпоса (раскидывание шатров в поле, седлание коней, единоборство) и несколько напоминает первое столкновение Алеши Поповича с Тугарином Змеевичем в известном варианте Кирши Данилова (чудовищный образ Тухмана, ошибка Торопа). Сохранились здесь и устойчивые формулы: седлание коня, описание вражеской силы, много постоянных эпитетов. Но начало и конец этого эпизода чисто книжные, особенно конец: «И тут Илья Муромец сын Ивановичь стал жить во всяком благости и честности лета доволно, и жаловал слугу своего великою честию». Прозаические предложения есть и в середине текста: «И не познал слуга Тороп своего господина,