часть открывается сценой в Чернигове после победы Ильи Муромца над басурманской ратью.

Рассказ о выезде Ильи Муромца в текстах «черниговской» версии строится иначе, чем в краткой «себежской» редакции: сперва упоминается о том, что Илья Муромец, сын крестьянина Ивана Тимофеевича из села Карачарова, сидевший 30 лет сиднем, вдруг стал на ноги и ощутил в себе силу, затем говорится, что, облачившись в воинские доспехи и оседлав коня, Илья просит у родителей благословения ехать в Киев, и родители дают наставление не чинить в пути никому обиды и не проливать напрасно христианской крови.

В таком виде — внезапное и необъяснимое выздоровление — тема Ильи-сидня встречается только в одном устном варианте (Рыбников, I, № 82):

У того было Ивана у Иванова

Родился сын Илья у него Муромец.

Тридцать лет он сиднем сидел,

Сидел он на печке на муравленой.

Отец его и мать на луга ушли.

Он слезает со печки муравленой,

Берет ли своего добра коня.

Во всех остальных случаях, когда былина об Илье Муромце начинается с упоминания о параличном состоянии его в течение 30 лет, имеется более или менее развернутый рассказ о его чудесном исцелении проходящими странниками. И в приведенном случае мы можем видеть не отголосок какой-то традиции, а явное ее обеднение, тем более, что весь текст, излагающий сюжет о Соловье-разбойнике в 81 стихе, дает и в других своих частях пример такого обеднения.

Основной эпизод начальной части «черниговских» текстов — испрашивание у родителей благословения и наказ родителей — в устных вариантах встречается. В большинстве случаев он имеется там, где вариант начинается с рассказа об исцелении и лишь в редких случаях при его отсутствии, как например в широко известном по хрестоматиям и изданиям для народа варианте сборника Киреевского из Нижегородской губернии, где дается замечательное изображение прощания Ильи Муромца с отцом:

Не сырой дуб к земле клонится,

Ни бумажныи листочки расстилаются,

Расстилается сын перед батюшком,

Он и просит сее благословеньица:

«Ох ты гой еси, родимой, милой батюшка!

Дай ты мне свое благословеньицо,

Я поеду в славной, стольной Киев-град»

....................

Отвечат старо́й хресьянин Иван Тимофеевич:

«Я на добрыя дела тее благословленье дам,

А на худыя дела благословленья нет.

Поедешь ты путем и дорогою,

Ни помысли злом на татарина,

Ни убей в чисты́м поле хресьянина».

(Киреевский, I, стр. 34).

Иногда завет-наставление родителей передается в близких рукописным текстам формулах: «Не проливай ты напрасно крови человеческой» (Ончуков, № 19); «Поезжай-ка ты, Ильюша, в Киев-град, Не проливай ты напрасно крови христианской» (Астахова, II, № 157). В некоторых из этих случаев можно предполагать закрепление данной формулы через лубок, как в последнем из указанных вариантов, который несомненно восходит к какому-то книжному пересказу.[55]

Далее в «черниговских» вариантах идет рассказ о встрече Ильи Муромца с разбойниками, а затем уже следует эпизод спасения осажденного города — Чернигова.

В устной традиции сюжет «Илья Муромец и разбойники» встречается и в виде отдельной самостоятельной былины, и как одна из частей былины о трех поездках, и, наконец, в контаминации с другими былинами, чаще всего с былиной о Соловье-разбойнике. Поэтому можно предполагать, что объединение было уже в устном источнике и воспроизведено в исходном тексте, а не явилось самостоятельной композицией кого-либо из писцов. Но всегда, во всех полноценных вариантах, записанных от народных исполнителей, рассказ более развернут и красочен, чем в рукописных текстах. Следовательно, и здесь, очевидно, имело место сокращенное и опрозаиченное изложение. Совершенно, например, отсутствует постоянное в устных вариантах поддразнивание Ильей разбойников перечислением своего «имения»: быстрого и сильного коня, которому нет цены, дорогой куньей шубы, золотой казны; говорится только, что сердца разбойников «разгорелись» на богатырского коня, подобного которому никто еще не видал.

Устная традиция сюжета о встрече с разбойниками знает развязку двух типов: Илья Муромец или всех убивает, или только устрашает и оставляет в живых, наказывая разбойникам бросить свои темные, злые дела. Эта вторая развязка и использована «черниговскими» текстами. Но способ устрашения здесь менее традиционен. В устных вариантах чаще Илья Муромец стреляет в дуб, разбивая его на «мелкие черенья», щепки. Устрашенные разбойники падают ниц. В рукописных текстах и лубке Илья пускает стрелу в землю, и стрела начинает рвать ее «в косую сажень». Но и эта деталь известна устной традиции, хотя встречается реже:

Да натягивал Илеюшка ту́гой лук,

Накладывал стрелочку каленую,

Да стрелял он ведь стрелку в сыру землю,

Рва́ла стрела землю в косу́ сажень,

Тому они весьма испугалисе,

Со дубов они на землю попадали.

(Гильфердинг, III, стр. 551).[56]

Наступление станичников по пяти человек, по десяти, двадцати и т. д. — тоже в духе устной традиции.

Хотя в устной традиции и сохранились следы эпизода освобождения Себежа, версия с Черниговым, более близкая и понятная среднерусскому населению, прочнее утвердилась в устной традиции, чему способствовало также и то, что именно эта версия вошла в лубок.

В качестве врага называются не «три царевича заморских», как в «себежских» текстах, а «войско басурманское», которому «сметы нет». Это вполне соответствует устной традиции. В былинах называются «силушка великая», от которой «черным черно», «войско басурманское», «много-множество поганыих татаровей»; говорится, что заступила «сила поганая», «стоит как силы много тысячей» и т. д. Формула похвальбы несколько иная, чем в «себежской» редакции, встречается в былинах о татарском нашествии. Ср.:

«И Чернигов град осадили, и хотят ево вырубить, и божии церкви на дым пустить, а самово князя киберскаго и воеводу черниговскаго в полон взять» (наст изд., № 16; см. также №№ 15, 19—22).

И хоти́т ён ро́зорить да стольний Киев-град,

Чернедь-мужичков он всех повырубить,

Божьи церквы все на дым спустить,

Князю-то Владымиру да голова срубить

Да со той Опраксой королевичной.

(Гильфердинг, II, стр. 19).

Князь киберский (по-видимому, искажение — сибирский, сибежский) и воевода черниговский устраивают пир. О прямом пути на Киев и о Соловье-разбойнике говорится только в Забелинском списке. В текстах же краткой редакции о прямоезжей дороге в данном эпизоде не упоминается. Описанием дороги начинается эпизод встречи Ильи с Соловьем-разбойником. Оно одинаково с описанием в «себежских» текстах и в былинах:

«Илья Муромец поехал ко граду Киеву прямою дорогою от Чернигова, которую заложил Соловеи разбоиник ровно