«неочестливо», затем Добрыня — вежливо, «очесливо»; Илья христосуется с князем и княгиней яичками, полученными от князя киберского и воеводы черниговского; конь Ильи на дворе князя отбивает от кормушки других коней и убивает коня Алеши Поповича; Илья на пиру теснит других богатырей; Соловья зовут в палаты тоже сперва Алеша — «неочестливо», затем Добрыня — «с честию»; но Соловей не слушается ни Добрыни, ни самого князя Владимира; сыновья привозят казну уже после казни их отца и, узнав об этом, обрезают гужи на лошадях и скачут из Киева.

Эпизод с конями в устных записях былины о Соловье не встречается, но находит соответствие в эпизодах других былин («Иван Гостиный сын», «Добрыня и Дунай»). Утеснение на скамье богатырей Ильей Муромцем находит себе место в былинах о бунте Ильи против князя Владимира (варианты былины о Никите Залешанине), встречается и в двух вариантах былины о Соловье-разбойнике из сборника Киреевского:

Зашол Илья Муромец с ко́нничка,

Пожал он всех князей и бо́ярей

И сильных могучих богатырей:

Учутился он супроти́ князя Володимира.

(Киреевский, I, стр. 39).

Поприжал Илья Муромець да сын Ивановиць

Поприжал он их до во большой угол.

(Киреевский, I, стр. 85).

Но здесь опять тот случай, когда мы не может утверждать, что данные мотивы внесены в рукописный текст именно из былины о Соловье-разбойнике, а не возникли у писца под воздействием известной ему традиции эпоса об Илье Муромце в целом.

С другой стороны, в тексте имеется эпизод, которого совсем нет в устной традиции. Это — рассказ о пасхальных яичках, явно придуманный книжником.

Заключительная часть «черниговских» текстов — сюжет «Илья Муромец и Идолище» — повторяет в основном, с небольшими лишь отклонениями, обычную схему устных вариантов. Находившийся некоторое время в отлучке из Киева Илья Муромец встречает в поле калику. Калика сообщает, что в Киеве «великая безгодушка учинилась», приехал нечестивый Идолище и засел в палатах князя Владимира. Илья Муромец переодевается в каличье платье и, придя к князю во двор, просит милостыню. Князь пускает его к себе в терем. Видя чудовищную прожорливость Идолища (проглатывает по быку, по лебеди, по барану, пьет по котлу и т. п.), Илья смеется над ним, сравнивая его с обжорливой коровой, собакой, кобылой, которые от обжорства лопнули. Далее рассказ «черниговских» текстов несколько расходится с рассказом устных вариантов. В последних Идолище обычно бросает в Илью нож, не попадает, Илья убивает Идолище «шляпой земли греческой». В «черниговских» же текстах Идолище лишь угрожает Илье: «Что ты меня замаешь? Не то, что ты, каков у вас был Илья Муромец, я бы и с тем стычку дал!» Тогда со словами «да вот он каков!» Илья убивает Идолище шляпой калики. Слова Идолища, а затем Ильи — след известного в устной традиции эпизода: Идолище расспрашивает мнимого калику, каков Илья Муромец и много ли он ест и пьет, а Илья отвечает, что богатырь таков же, как он, калика. Идолище издевается над Ильей Муромцем, хвалится своей силой, грозит пришибить Илью одной ладонью.

Несоответствие с традицией наблюдается, кроме того, в самом начале рассказа об Идолище и в деталях встречи с каликой. Ни в одной из устных записей былины об Идолище не говорится о том, что Илья встречается с каликой именно тогда, когда они ездят вместе с Добрынею, назвавшись братьями. Таково начало некоторых вариантов о встрече с сыном (Кирша Данилов, № 50; Гильфердинг, III, № 219, 226, 246 и др.). Также нигде не говорится, чтобы Илья принял калику за врага и был готов вступить с ним в бой, как об этом рассказывается в «черниговских» текстах. Обычно Илья спрашивает калику, откуда он и куда держит путь. И тогда калика укоряет Илью, что тот не узнал его, а они когда-то вместе учились (например, Гильфердинг, III, стр. 12). Но основное развитие сюжета то же, те же и образы: калика — богатырь, у Идолища голова с пивной котел, в плечах сажень, промеж бровями пядь и т. д., он съедает быка со всеми его костями.

При этом мы наблюдаем опять сильно сокращенную передачу сюжета и обеднение традиционных образов, так художественно ярко обрисованных во многих устных вариантах. Сопоставление кратких текстов с соответствующей частью Забелинского списка показывает и здесь ряд точных текстуальных совпадений. В то же время Забелинский вариант и в этой части содержит в большей полноте характерные черты устной былины: развитой диалог, речевые былинные элементы, такие детали содержания, как традиционное изображение бесчинств Идолища в отношении князя и княгини, укор Ильи калике, у которого при всей его силе не хватило смелости самому расправиться с Идолищем.

Неясен вопрос о происхождении в рукописных текстах контаминации сюжетов о Соловье-разбойнике и об Идолище. В устной традиции нет соответствия такой контаминации. Но, как уже было указано Л. Н. Майковым, «это не исключает возможности, чтобы существовал и такой сводный пересказ».[57] Во всяком случае, присоединение сделано довольно искусно, отнюдь не механически, на что тоже обратил внимание Майков: по смыслу текста Илья окончательно приобретает милость князя Владимира лишь после победы над Идолищем, тогда как по «себежским» текстам это происходит в результате укрощения Соловья-разбойника.[58] Но возможно, конечно, предполагать в этой контаминации и литературную работу одного из писцов, может быть и автора исходного текста, поскольку пространная редакция Забелинского списка как раз обнаруживает следы такой работы. Вопрос пока остается открытым.

Таким образом, выясняется, что и «черниговские» редакции сохранили значительную близость к устной традиции. Краткие варианты во многих своих частях носят характер довольно точного пересказа содержания былины, как и «себежская» редакция, но в иной версии, которая, без сомнения, жила в устной традиции параллельно былинам, легшим в основу «себежских» текстов. Но «черниговский» пересказ более прозаичен, в значительно меньшей степени удержал эпический былинный склад и передал отдельные эпизоды в сильно сокращенном виде.

Это связано, очевидно, с особым назначением пересказа. Наличие краткой редакции в лубке, весь характер текстов — сокращенное изложение эпизодов, выключение распространяющих рассказ традиционных эпических описаний, равномерность частей текста под картинками — заставляют предполагать, что текст краткой редакции «черниговской» версии был специально и приготовлен для лубка. Копия с этого текста попала в рукопись, и от этой копии уже пошли другие рукописные варианты. Что это было именно так, убеждает нас текстологическое сравнение вариантов (см. комментарий к № 20).

В каком же отношении к этой редакции стоит Забелинский текст? В ряде мест его есть буквальные совпадения с соответствующими