Он как Меркуцио, погибший ни за что. За Меркуцио отомстили. А за Борьку? Не знаю.

Глава 11. Полина

В испанце было что-то ненатуральное, наигранное.

Первой это разглядела Полина Натановна Серебрянская, то ли женским чутьём, то ли жизненным опытом от долгих скитаний с мужем по опасным местам Европы и Азии.

Себастьян прибыл из Мадрида в конце весны тридцать шестого года по протекции испанских коминтерновцев. Вручил письмо Якову Серебрянскому и жил на конспиративной квартире в ожидании переправки в Москву. Над республиканским правительством сгущались тучи, в левом движении орудовали люди Троцкого. Руководитель СГОНа выбил у Ягоды разрешение отправить в Союз человек пять коммунистов для обучения и закрепления лояльности, чтоб использовать их потом в Испании.

Вторым тревогу поднял Арнольд, полчаса болтавший с Себастьяном «за жизнь». Тот был молчалив, но дни заточения на явке сказались, испанец разговорился. Арнольд, попрощавшись, мигом помчался на окраину Парижа. Чета Серебрянских держала там мини-завод искусственного жемчуга. Кстати, очень красивого. Заодно разведчики имели предлог ездить по Европе как предприимчивые бизнесмены.

Полина пересыпала снежно-белые бусины пальцами, когда Арнольд выстрелил с порога сортировочной:

– Он не тот, за кого выдаёт себя! Испанец!

Яков утащил помощника в сторону. В сортировочную часто захаживал мастер, в секретные дела не посвящённый.

– Его и Полина подозревает. Что не так?

– Закурили мы. Ты с ним смолил хоть раз? Нет? Сам бы догадался.

Черноглазый и черноволосый Арнольд, с пышными усами и лёгкой полнотой для солидности, больше походил на сицилийского землевладельца, чем на парижского лавочника, жестикулировал так же отчаянно, как уроженцы юга.

– Продолжай.

Агент изобразил целую пантомиму, как Себастьян поджигает папиросу, прикрывая ладонью огонёк. Как только табак занимается от первой глубокой затяжки, курильщик тушит спичку или защёлкивает зажигалку. Испанец затягивается, не убирая руки, сложенной ковшиком, потом опускает её вниз вместе с папиросой.

– Фронтовик, – догадался Серебрянский. – Из окопов. Сколько лет прошло, прикрывает огонёк от снайпера.

– А сказал, что никогда не был на войне. Товарищ Яков! Дайте мне его на день, ещё раз поговорю по душам.

– Валяй. Документы всё равно не готовы.

Они не понадобились. Когда Серебрянский на следующий день прибыл на явку к Арнольду, Себастьян недвижно сидел на деревянном кресле с руками, примотанными проволокой к подлокотникам. Тело выгнулось в предсмертной судороге, рот открыт, из него выкатилась струйка слюны вперемешку с кровью.

Прошедший закалку среди боевиков-эсеров и повидавший немало жестоких сцен в своей жизни, более того – неоднократно выступавший постановщиком таких сцен, Серебрянский вздрогнул, обратив внимание на одну деталь. Предплечье испанца надрезано, из него вытянута кровавая жилка – сухожилие, нервное окончание или мышечное волокно, не понять. Оно намотано на револьверный шомпол. Испанца пытали, понемногу вращая этот шомпол! На войне как на войне.

– Сердце слабое, – объяснил Арнольд.

– Что сказал?

– Имя – Франц Магнус, сорока двух лет. Абвер. Настоящего Себастьяна сдал крот из Мадридского отделения. Магнус его убил и подменил.

– С целью?

– Под коминтерновским прикрытием проникнуть в СССР, легализоваться. Теперь самое интересное. Магнус должен был выйти в Казани на сотрудника авиазавода, также из абвера, бывшего резидента в Мадриде. Фамилия – Мюллер.

– Та-ак! – Серебрянский прижал пальцы к вискам. Чуть было своими руками не впустил врага, не пристроил в НКВД… – Под какой фамилией этот Мюллер в СССР?

– Именно как Мюллер, фольксдойче.

– А в самом деле?

Арнольд пожал плечами и показал на труп. Оборотень замолчал по уважительной причине – умер.

Дома Серебрянский устроил военный совет с единственным доверенным человеком.

Полина Натановна сидела перед трюмо и расчёсывала роскошные тёмные волосы. У евреек они чаще всего сплетаются в непокорные кольца. Полине достались густые плавные волны от матери. Обычно она зачёсывала их назад, открывая широкий чистый лоб. В тридцать семь она сохранила идеальную кожу, белую шею Полины оттенял натуральный, а не искусственный жемчуг. Выслушав рассказ мужа, без подробностей о методах интенсивного допроса, она вздохнула.

– Предупреждала тебя. Себастьян этот, или как его, в разговоре смотрел в сторону, потом – в упор. Как шуруп вворачивал. Видно, вспоминал, что постоянно отводить глаза нехорошо, глядел прямо. И тотчас опускал их. Плохой актёр.

– Ситуация деликатная, Поля. Из неё нужно выкрутиться тоже очень деликатно. Нельзя подвести Эйтингона. Если всплывёт, что у него в мадридской ячейке сидят абверовские стукачи, Науму припомнят и буржуйское происхождение, и эсеровское прошлое, и все проколы – мнимые да настоящие. Придётся с тем Мюллером разобраться самим. Вычислить, прижать.

– Правильно. Тогда выйдем через него на мадридских. Кому-то он передал агентурную сеть?

Серебрянский присел на постель.

– Дело говоришь. Но пять лет! В разведке столько воды за это время утекло.

Находясь в Париже, организовать операцию было сложно. Конечно, посвятили Ягоду, он дал санкцию. Перед помещением Мюллера в тюрьму туда отправился Тео Нейман, выпускник разведшколы, свежий как только что сорванное яблоко. В промежутке между долгими загранкомандировками Серебрянский читал лекции в спецшколе, вёл занятия по минно-взрывному делу и токсикологии. Нейман был лучшим в выпуске, первым претендентом в СГОН. Его натаскивали и другие члены группы.

Очень не вовремя влезли люди Слуцкого. Молодой тоже оплошал, позволил вывезти себя в Германию. Мюллер практически недосягаем. Неопытный, едва обученный агент оказался внедрённым в абвер.

Полина Натановна была в курсе операции «Канкан». Шансы Неймана она оценивала как провальные. Когда Теодор прислал письмо по адресу, предусмотренному на самый крайний, аварийный случай, просила мужа: забери пацана из Берлина, возьми под своё крыло. Доучи, подготовь, поддержи на первых порах.

Но произошло неожиданное, не вписывающееся ни в какие рамки. В Москве были схвачены люди из СГОНа, в том числе имевшие контакт с Нейманом. Арестован почти весь выпуск разведшколы. Взяты по обвинению в «шпионаже в пользу империалистических государств».

Серебрянские не знали, что и думать. Конечно, в разведке не обходится без предательства. Перебежчик Агабеков причинил столько вреда! Но за арестованных в Москве Яков поручился бы головой… Раньше. После случая с Себастьяном-Магнусом и другими сказал себе: нельзя доверять никому. Заикнись об отзыве Неймана, Серебрянский вызвал бы лавину подозрений и в его, и в свой адрес.

Они с Полиной перебрались в Мадрид, в самую гущу гражданской войны и не менее бурных баталий на невидимом фронте, без правил и без жалости. Работа стала не просто опасной – смертельно опасной. Однажды, после очередного покушения на Андре Марти, Яков упрашивал жену уехать в Союз. Довод привёл бронебойный: сын растёт без родителей.

Женщина ответила коротко: «Отправишь меня насильно – разведусь».

Они продолжали трудиться вместе. Пара – это намного сильнее, чем одиночка. И намного уязвимее, каждый переживает за вторую половинку больше, чем за себя.

Серебрянский, насколько возможно, поддерживал связь с нелегалами в других странах, не забывал Неймана, формально теперь подчинявшегося Слуцкому. С подачи Полины принял решение, чтобы молодой человек не обрастал группой, оставался в одиночестве. Так тяжелее, но намного безопаснее. Агента-нелегала губят собственные ошибки, но ещё чаще – промахи людей, с которыми связан.

Во время европейской командировки пропал без вести некто Чеботарёв, человек Слуцкого. Сбежал или погиб, неизвестно. Из состава СГОНа он знал двоих – самого Серебрянского и кандидата в группу Теодора Неймана.

Глава 12. Провал

Борька обронил: будешь спящий агент. Он