– Как вы познакомились? – подозрительно вякает Дитман и тут же получает отпор.

– Секретная операция. Разглашать подробности запрещено.

Спутники дисциплинированно молчат, и я проникаюсь благодарностью к немецкому порядку. Es ist verboten! А раз запрещено, то и допытываться не будут. Кто-нибудь из моих русских друзей в подобной ситуации непременно ткнул бы локтем в бок: «Да ты чё! А ну, колись! Ладно тебе! Мы ж никому не скажем…»

Пока начальство пребывает в раздумьях, распахиваю дверцу и двигаюсь навстречу авантюре, прокручивая в уме возможные сценарии. Большинство сценариев мне не нравится.

Приближаюсь. Чтоб сюрприз вышел как можно неожиданнее, а предатель не успел подготовить манёвр, обхожу его скамейку по большой дуге. Чеботарёв восседает нога за ногу и швыряет хлебные лохмотья голубям, при этом зыркает по сторонам. Не предполагал, что культурный немец подберётся через газон и кусты. Для вящего эффекта говорю по-русски:

– Добрый день, Виктор Алексеевич!

– Ты-ы?!

Он роняет батон, голубиное счастье целого дня, и суёт руку в правый карман. Ну не верю, что спрятал там маленький пистолет. В лёгком летнем костюме даже полкило металла очень заметно, да и посреди Швейцарии с нелегальным стволом…

Я демонстрирую пустые руки, держу их на виду.

– Поверьте, беспокоиться нечего. Если бы я опасался разоблачения, то ткнул бы шилом в затылок, потом справился о здоровье. Не возражаете, если присяду? Денёк-то какой! Погода шепчет не убивать, а беседовать.

Ренегат чуть успокаивается. Его голова совершает полуоборот в сторону «Опель-Адмирала».

– Ясно мне это. Тебя абвер пасёт. Значит, у них на глазах меня не грохнешь.

Если б всё было так просто!

– Могу. Но не буду. Мои шефы желают выкупить список советской агентуры. По сдельному тарифу.

Чеботарёв утратил сходство с кавказским донжуаном. Лицо нездорового оттенка, под глазами залегли синие круги – следы нервов, недосыпания, быть может, какой-то болезни. И, конечно, пропала непрошибаемая уверенность в себе, что брызгала в Казани во все стороны. Но наглость осталась.

– А вот я… С тем же тарифом сдам агента Париса!

– Не получите ни марки. Я открылся Мельнику ещё на советской стороне и добросовестно работаю на абвер.

– Ой ли? – щурится бывший капитан. – Вот так сразу? Комсомолец, орлёнок дяди Яши?

– А что вы хотели? Преданности до гроба? – я завожусь вполне искренне. – Начиналась операция спецгруппы Серебрянского с привлечением его ученика. Какого хрена вы сунули рыло в Казань? Понимаю, если бы шустрила контрразведка, немецкий шпион в СССР проходит по её части. Вашему ИНО что в Москве не сиделось? Люди Серебрянского были в прямом подчинении Ягоды, минуя ГБ!

Это мне всегда подчёркивали товарищи из СГОНа: смотри, салага, с младых ногтей попадаешь в элиту разведки, спецподразделение, что выше самой госбезопасности. Над нами только нарком и товарищ Сталин!

– То есть ты допёр, что в НКВД всё делается через задницу. Замечательное открытие, до него доходит каждый в органах, рано или поздно.

Себя капитан уже отделил от НКВД. Там одни уроды, а он, получается, на белом коне, образец для подражания…

– Это не ответ. Как вас занесло в Казань?

Чеботарёв медлит, рассматривает меня с прищуром, словно взвешивает – достоин ли я знать подробности, сломавшие мне жизнь.

– Прошло в сводке, взяли некоего Мюллера, что подозревался агентом абвера. Вроде в Испании работал. Ну, а в Испании у Слуцкого свои дела. Хотел по старым связям Мюллера на немецкого резидента в Мадриде… Короче, я двинул в Казань, как Слуцкий велел. Звякнул в Москву о втором политзэке – тебе, значит. Уже после мордобоя звонил, ты не в обиде? – не смущается, что приказал начистить мне фасад. – Из Москвы вдруг здрасьте: это агент СГОНа, типа на стажировке, чтоб войти в контакт и разболтать немца. Слуцкий бегом к Ягоде: Серебрянский далеко, у него людей мало, давайте мы подхватим.

– Ну, подхватили. А тот, не помню фамилии, толстый, он чего на меня с «наганом» бросился?

– Чувырин. Не догадался? Тупой он был. Я не сказал про тебя. Знай, что ты подсадной, дурак всё испортил бы.

А так всё исправил и сыграл в ящик. Браво!

– Чтоб замазать собственную некомпетентность, вы решили арестовать моего отца.

Он хмыкает. Мол, как умели, так и работали. Не всем быть Серебрянскими.

– А кто мою маму арестовал? И что с ней?

– Ну, задерживал я, по приказу Слуцкого. На зоне оттрубила, да, где-то около года.

– А потом? – во мне теплится прозрачная от несбыточности надежда, что выпустили, смилостивились… Не хочется слышать продолжение, оно падает на меня, как топор на плаху.

– Умерла, конечно. Болела сильно, сердцем. Сам пойми – лагерь, тяжёлый труд.

Я вскакиваю, не в силах сдержать эмоции. Желание прикончить урода кипит Везувием…

– Ты правильно решил – сдёрнуть. Что бы ни вышло с той операции, Слуцкий давно сказал: тебе не жить. Попользоваться и убрать на хрен. Как Артузова.

– Что-о?!

– Взяли его. Верно, уже закопали.

Мерзавец с чувством перечисляет фамилии разведчиков, или только схваченных, или пущенных в расход.

– …Вот, Теодор, такие дела. Мы оба в одной лодке. На Родине нас ничего не ждёт. Только пытки и расстрел. Да…

Мой привычный внутренний мир трещит по швам, голова разрывается на части, а мир внешний требует сохранять самообладание и действовать. Чеботарёв отправил меня в нокдаун, но не добивает. Что же, сердобольность ни разу не доводила боксёров до добра.

– Откровенность за откровенность, товарищ капитан ГБ. У вас последний шанс соскочить. Абвер не станет преследовать, если не договоримся. Но, заключив сделку, вы никуда от нас не денетесь.

– Ясно, – кривится он. – Всё выведаете и прихлопните, не заплатив.

– Не судите абвер по НКВД. Здесь прагматики, а не палачи. Вам отдадут каждый доллар до цента, но будете обречены жить в рейхе, служить фюреру и получать оклад на уровне гауптмана пехоты.

Он сосредоточенно размышляет, не зная, куда кинуться. Подсказываю.

– Я так понимаю, англичане и этого не посулили.

– Они… – Чеботарёв для МИ-6 не находит цензурных слов, зато другие в избытке. – …Скупые, суки. «Британская империя гарантирует вам убежище». Маркиз Колдхэм, их, так сказать, полномочный представитель. Улыбается, вроде как одолжение делает. Подданство и убежище. И всё. Да мне хотя бы тысяч двадцать-тридцать, так закопаюсь, меня хрен кто обнаружит. Слушай! Уболтай начальство на мои условия – десять тыщ за каждый скальп, и пятьсот с него твои.

– Передам. Но вы много просите. Знаете, какой сейчас курс доллара к марке?

– Знаю. До хрена! – волосатый кулак с седыми волосками лупит по ладони левой. Капитан недавно дрожал, что положу его на месте, сейчас захлёбывается от алчности. – Да! Но у меня ж это единственный шанс в жизни.

– Вот что. Сейчас беседуем с моими буграми. Просите пять и ниже не спускайтесь. Я встреваю, предлагаю дать пятёрку в аванс, вы сдаёте одного агента, средней ценности. Лучше – коммуниста-еврея, наци обожают такие объекты разработки. Потом следующую пятёрку, мне десять процентов, пять сотен с каждой суммы. У вас выйдет около полутораста тысяч. Целое состояние, между прочим.

Торгуемся дальше. Переводим марки в доллары и фунты, один раз экс-капитан произносит совершенно бессмысленную вещь – сколько это будет в советских рублях. Цифра, пересчитанная по чёрному рынку, впечатляет, но Чеботарёв снова жмётся. Потом протягивает пятерню. И я жму руку человеку, убившему мою маму.

Как два кореша, мы неторопливо топаем к «Адмиралу». Дюбель услужливо покидает салон, чтобы не создавать тесноты.

Переговоры на