Полковник Вёлерман, начальник артиллерии LVI танкового корпуса, 22 апреля сосредоточил часть своих дивизионов, среди них и несколько зенитных батарей, в предместье Берлина Вульхайде, чтобы создать здесь мощную отсечную позицию. Когда на обратном пути в Бисдорф он проезжал через рабочий поселок, то, к своему немалому удивлению, увидел, что на улице играли дети, которые совсем не обращали внимания на огонь по площадям, который вела советская артиллерия по типичному берлинскому рабочему району. Когда Вёлерман заметил в дверях одного из домов женщину, то приказал водителю остановиться и выскочил из машины.

– Привет! Фрау, разве вы не видите, что здесь стреляют?! Заберите детей домой!

Женщина спокойно посмотрела на офицера:

– Вы об этой ерунде? Как вы думаете, что америкашки сбрасывали по ночам на наши головы? По сравнению с теми бомбардировками сегодняшний обстрел сущая ерунда, от него даже царапины ни у кого не будет.

– Но, уважаемая фрау, одумайтесь же, наконец.

Женщина искоса посмотрела на него, затем вышла на улицу и разогнала детей по домам. Потом она возвратилась и вытерла руки о фартук.

– Один вопрос, герр офицер. Мы же можем положиться на то, что наши солдаты избавят нас от русских?

Вёлерман поспешно кивнул, сел в машину и приказал водителю ехать дальше. Но уже через несколько минут водителю пришлось снова остановить машину. Несколько бойцов фольксштурма по указанию политического руководителя от НСДАП вырыли посреди дороги глубокий ров, который в данный момент перекрывали деревянными брусьями, толстыми досками и кровельным картоном. Вёлерман снова вышел из машины, подошел к политическому руководителю, пожилому, изнуренному мужчине с петлицами целленварта НСДАП (целленварт – руководитель квартальной партячейки НСДАП. – Пер.).

– Что вы здесь делаете? Что это будет?

Целленварт посмотрел на офицера усталыми, воспаленными от бессонных ночей глазами:

– Противотанковая ловушка, господин полковник. Мы получили приказ перегородить все улицы в этом районе…

Вёлерман возмущенно покачал головой:

– Но то, что вы делаете, бессмысленно! Как я переброшу свои батареи в город, если вы здесь все перекопаете? Вы понимаете это?

Целленварт беспомощно развел руки. Его лицо нервно подергивалось.

– Конечно, понимаем, господин полковник, но я не могу поступить иначе! У меня приказ!

Лицо Вёлермана побагровело.

– Немедленно уберите отсюда этот хлам! Неужели вы всерьез думаете остановить русские танки такими смехотворными заграждениями? Я приказываю вам немедленно открыть проезд по улице!

На этот раз партийный функционер тоже перешел на крик. Но кричать его заставляли не дерзость, не высокомерие и не глупость. Этот измученный человек кричал от отчаяния.

– Приказы! Приказы! Я постоянно выслушиваю приказы! Мне приказали устроить здесь противотанковую ловушку. Я устраиваю ее. Тут появляетесь вы. Вы приказываете мне убрать заграждение! Боже милостивый, что же мне делать?! Я уже семьдесят два часа на ногах, без сна, без крошки хлеба во рту. И каждый норовит отдать мне приказ! Может быть, кто-нибудь скажет мне, кто вообще имеет право приказывать?! Возможно, вы объясните мне, господин полковник, как я смогу проигнорировать приказ гауляйтера, не подвергаясь опасности быть расстрелянным? Пожалуйста, если вы хотите, чтобы я открыл проезд по этой улице, берете ли вы ответственность на себя? Вы сможете защитить меня перед военно-полевым судом?!

В эту секунду Вёлерман понял, что не люди виноваты в том, что оборонительные сооружения в Берлине возводятся так бессистемно и бессмысленно. Виноваты не люди, тем более не такие, используемые в преступных целях и нещадно эксплуатируемые, как этот целленварт. Виновата система, эта проклятая система, которая сеяла раздор между различными командными инстанциями.

Вёлерман сел в машину и кивнул водителю:

– Поехали, наконец, отсюда!

Глава 6

Комендант оборонительного района

– Вы должны быть расстреляны!

В устах генерал-майора Фойгтсбергера эти слова прозвучали глухо и отрывисто. При этом его лицо стало землисто-серым. Генерал уставился в пол. Он беспомощно пожимал плечами, кусал свои бескровные губы. Чтобы скрыть дрожание рук, он судорожно сцепил их за спиной.

Генерал Вейдлинг, который до сих пор почти безучастно слушал незнакомого ему генерала, рывком вскочил со своего места. Тяжело ступая, он обошел вокруг маленького резного столика, который когда-то был украшением кабинета директора дома престарелых в Бисдорфе. Вейдлинг подошел вплотную к Фойгтсбергеру и твердо посмотрел ему в лицо.

– Скажите, что вам конкретно известно?

Генерал Фойгтсбергер вздрогнул.

– В штабе армии мне тоже не смогли сообщить ничего конкретного. Однако уже вчера там было известно, что из Берлина выехал генерал, чтобы арестовать вас.

– Это уже ни в какие ворота не лезет, – вставил полковник фон Дувфинг, начальник штаба корпуса.

– Помолчите, Дувфинг, – напустился на него Вейдлинг. – Мы хотим сначала спокойно прояснить ситуацию. Фойгтсбергер, назовите мне причину. Я вам приказываю!

Генерал-майор судорожно глотнул. Он скорее прошептал, чем сказал:

– Говорят, что отход вашего корпуса на юг и своевременный перевод командного пункта фюрер рассматривает как трусость. Он считает, что сначала вы должны были вести корпус…

– Чушь! – во второй раз взорвался Вейдлинг. В ярости он топнул ногой. – Это неслыханно! Я трус? Пусть он сам хоть раз приедет сюда! На фронт! Тогда мы посмотрим, кто из нас трус! Во всяком случае, я это так не оставлю! Только не я! Я хочу сам поговорить с Гитлером! Пусть он лично бросит мне в лицо упрек в трусости!

Генерал Вейдлинг подал знак Фойгтсбергеру, что тот может идти. На прощание еще одно короткое рукопожатие. Командир корпуса остался наедине со своим начальником штаба.

– Герр Дувфинг, я приказываю немедленно собрать всех командиров вплоть до командиров полков для получения приказа, который будет отдан через час. Кто сможет, должен явиться сюда. Речь идет не обо мне, а о корпусе. Отдайте все необходимые распоряжения!

Полковник вскинул руку и уже собирался идти.

– Стойте, еще одно дело! – задержал его Вейдлинг. – Пусть майор Кнаппе попытается связаться с Верховным командованием сухопутных войск или с командующим в Берлине. Я должен знать, на что я могу рассчитывать.

Генерал Вейдлинг остался один. Неожиданно он заметил, какая тишина царит кругом, жуткая тишина. Она тяжким грузом наваливалась на него и, казалось, вот-вот раздавит. У него на лбу выступили крупные капли пота. Тыльной стороной ладони он вытер их. Неожиданно мундир стал ему слишком узким. Генерал расстегнул ворот. Рука нетерпеливо сдвинула Рыцарский крест вбок, и генерал вдруг заметил, что его пальцы крепко сжали крест. На его губах появилась горькая, саркастическая улыбка, смысл которой был понятен только ему одному.

Как это было тогда?

О да, он все прекрасно помнил. Это было 28 ноября 1944 года, то есть в прошлом году, почти пять месяцев тому назад. Тогда он