стала брать её с собой на работу. Тамара помогала одевать детей на прогулку, мыла за ними горшки. Первые заработанные деньги отдала Савелию.

* * *

Домой возвращались в кромешной темноте. Анастасию укачало в машине. Пётр нервничал, плохо видел дорогу.

Кое-как добрались домой.

Пётр высадил Настю, а сам поехал отдавать машину председателю.

Марфа Игнатьевна сидела на крыльце, заприметив дочь, запричитала:

– Ну что, нашли беглянку?

– Ой, мама, не трогайте меня!

Настя прошла мимо матери.

– Так нашли беглянку-то? – повторила Марфа Игнатьевна.

– А что, не видно? – съязвила Анастасия. – За мной бежит. Неужто вы ослепли, матушка?

– Дура ты, Настька! Разве ж можно с матерью так? Я тут места себе не нахожу. Сеньку твоего кормлю, а ты вот так. Уйду я от вас, коли мать ценить перестали!

– Да идите, идите! Я догонять не стану.

Настя еле-еле дошла до кровати, прилегла и заплакала.

Утром Пётр Александрович уже ждал её.

Марфа Игнатьевна подливала агроному чай, хлопотала около него.

– Ох, какой вы заботливый! Какой мужчина пропадает в холостяках! А Настька у меня не на тех мужиков глядела. Выбрала себе… Бросил он её, малахольную. А вот Пётр Александрович не бросил бы! Верно ведь?

– Верно-верно, – кивал Пётр посмеиваясь.

Анастасия чувствовала себя неважно. Но на работу собралась.

Через два дня из города передали письмо. В нём было приглашение на опознание.

Настя прочитала и по стеночке сползла на пол.

Пётр уговаривал Настю не ехать в город.

– Кого там опознавать? – ворчал он. – Пусть пришлют фотокарточки. Машину председатель больше не даст. Что мы – цари? Разъезжаем по своим надобностям в город. Скажет он нам, чтобы на автобус шли.

– Кому нам? – Настя была недовольна, что Пётр отговаривает её.

– Мне и тебе! Ты думаешь, что я тебя отпущу одну? Забыла, как обмороками мучаешься? А если в городе не дай бог что? Кто на помощь придёт?

– Не нужно, Пётр Александрович! Я справлюсь.

Пётр так и не угомонился. Утром на остановке ждал Настю.

Уже ни для кого не было в диковинку, что агроном крутится вокруг Насти.

И Зинка вроде успокоилась. Закрутила роман с кузнецом из соседнего села и переехала к нему.

О Настином муже вспоминали редко. Да и многие почему-то считали, что Настя уже и не замужем.

В городе Насте и правда стало плохо. Она была настолько слаба, что приходилось всё время останавливаться.

Пётр Александрович прикрикивал на неё:

– Потащилась со мной! Я что, не опознал бы?

Пётр старался не показывать волнения. В повестке не было написано, кого нужно опознать. Вот он и боялся. Успокоился только на месте.

Настя подписала документы, и ей сказали:

– Нашли девчонку на пустыре. Не знаю, как вы её опознавать будете. Матери виднее.

Зашли в комнату вдвоём с Петром. Настя даже взглянуть не успела, потеряла сознание.

Записали со слов Петра: «Найденная девочка опознана родственниками как Тамара Афанасьевна Макарова, девяти лет от роду».

Пётр не был до конца уверен, что это Тамара. Он силился вспомнить девочку, но никак не мог найти общие черты с погибшей. А потом почудилось, что это и есть Тамара. Его поторапливали. А ещё и Анастасия была без сознания.

Домой вернулись на следующий день. Председатель был по делам в городе и забрал Петра и Настю.

Пётр нервничал. Пока Анастасия была в полудрёме, он уговорил председателя заехать на стекольный завод и поинтересоваться судьбой Афанасия.

Но там сказали, что Афанасий несколько дней на работе не появлялся, поэтому уволен.

Насте говорить об этом не стал.

На следующий день хоронили Тамару. Её привезли из города в уже заколоченном гробу.

Марфа Игнатьевна ни слезинки не проронила. С каменным лицом стояла и слушала, как причитают другие.

Анастасия после похорон похудела.

Марфа Игнатьевна говорила ей:

– Не жрёшь ничего, как ребёнок расти будет?

А живот рос быстро. Насте сложно было ходить. Кое-как удалось найти в городе ветеринара ей на замену. Последние дни перед родами она даже не вставала.

Рожала в тяжёлых муках. На свет появилась девочка. Назвали её Эльзой. Очень просил об этом имени Пётр Александрович.

Он же записал себя и отцом девочки. Ох, как Настя его бранила! Ох, как она его ругала! Но потом смирилась.

После родов похудела ещё сильнее. Молока не было.

Марфа Игнатьевна кормила внучку козьим молоком.

Бывая по делам в городе, Пётр заехал в общежитие, где жил Афанасий.

Комната его уже была заселена. Пётр поинтересовался о бывшем жильце. Ему сказали, что выгнали того за пьянку, а с ним ещё троих собутыльников.

Пётр недоумевал. Не понимал, как Афанасий смог выжить.

Вернувшись домой, стал нервным. Чуть ли не каждого подозревал в чём-то. За весну 1936 года написал доносы на шестерых колхозников.

Геннадий Ефимович говорил Петру:

– Опомнись, Петя! Ты самых что ни на есть преступников охраняешь, а невинных губишь. Макарова твоя, слышал, что говорила? Мол, жить ей тяжело сейчас. Платье купить не на что. А раньше было лучше.

– Не говорила она так! – заступался за Настю Пётр Александрович.

– Говорила! Ты, Петя, поумерь свой пыл. Иначе я и о дневнике напомню, и о ложках серебряных. Выбрал себе семью, пестуешь их. Сдалась тебе эта Настя.

– Люблю я её, Гена! Не могу без неё ни дня. Я дитя на себя записал, хотя и не мой ребёнок. Женюсь, запру её от глаз чужих. Уж больно она мне запала в сердце.

– Пойди полечись. Надо тебе работу поменять, уехать отсюда. Не доведёт до добра твоя любовь! Девчонка у них уже пропала, Афанасий пропал. Лежит заявление заводское на его розыск.

Пётр опустил голову.

Геннадий Ефимович подошёл к нему и спросил тихо:

– Не твоих ли рук дело?

Пётр задрожал.

– Моих… Только он пропал.

– Идиот! Ей-богу, идиот.

Геннадий Ефимович щёлкнул Петра по лбу и ушёл.

* * *

В подземелье жизнь текла своим чередом. С большим размахом отпраздновали день рождения Тамары и Савелия. Они, оказывается, родились в один день 18 мая, только с разницей в 8 лет.

Кирилл на праздник опаздывал. Когда пришёл, радостно поставил на стол бутылку с настойкой и продекламировал перед всеми:

– Сия жижа будет дарить нам веселье! С днём рождения, братва!

Савелий нахмурился, поднялся из-за стола и вылил всё из бутылки на пол.

– Не здесь, – произнёс он строго.

– Да ты чё творишь? – Кирилл ударил Савелия.

Тот упал. Ленка бросилась разнимать парней, но Катька её остановила.

– Не лезь, Лена! Это должно было случиться. Они из-за Гули дерутся.

Гуля сидела за столом с опущенной головой.

Ленка усмехнулась.

– Ах вот оно что…