Соколовского и дико его ревновала к каждой юбке, к каждому взгляду в его сторону. Именно она научила Николая, как любить, как доставлять женщине наслаждение, и как это наслаждение получать самому. Одно время она хотела выйти за Николая замуж, но Соколовский знал, что отец ему не разрешит жениться на актрисе, да ещё на такой ветреной и менявшей любовников как перчатки. Это понимала и сама Алиса. И осознание тупика в их отношениях её начало раздражать. Алиса стала больше пить, а потом и вовсе начала пропадать на неделю, а то и на две под самыми разными предлогами, и вскоре Соколовскому стало известно, что у неё появились другие мужчины.

Соколовский поначалу злился и даже ревновал её, но после того, как она на целый месяц укатила с одним знакомым офицером в Астрахань, Николай предложил им расстаться. Уставшие друг от друга, они без сожаления разбежались.

Был момент, когда Соколовский мог выбросить белый флаг перед Надей, но увидев, как её боготворил Костик, он не решился сделать больно другу и отступился от профессорской дочки. Жалел ли он после этого, что так поступил? На самом деле Николай этого до сих пор так и не мог понять. Он до конца не мог в себе разобраться.

За это время у него, конечно же, были увлечения, но серьёзными их нельзя было назвать.

– Николя, у тебя всё в порядке? – послышался голос Нади из-за дверей. – Что-нибудь тебе надо?

– Да нет, ничего! – откликнулся Николай. – Я сейчас уже выйду!

– Я тебя не тороплю! – вновь послышался голос Нади. – Просто еда уже стынет.

Соколовский выбрался из ванны, тщательно вытерся и не стал облачаться в махровый халат, а надел свой мундир.

***

– Взглянешь, как живу? – спросила Надя поручика.

– Покажи! – кивнул головой Соколовский.

Надя провела его по комнатам. Планировка была очень удобная, и сама квартира по площади превышала 200 квадратных метров. Потолки были в три с половиной метра. Люстры переливались различными гранями от падавших на них предзакатных солнечных лучей, и они были из настоящего богемского стекла. Особенно просторным оказался зал, он выглядел необъятным. Впрочем, так же, как и столовая, и гостиная, и другие комнаты. Каждая из них были не меньше 25-30 квадратов, и все они были обставлены внушительной дубовой мебелью. Были даже скульптуры и напольные часы в коридоре, стилизованные под лондонский «Биг-Бен». В столовой потолок был с лепниной, и сама столовая тоже была в два окна.

Стол уже накрыли.

Надя усадила Николая и стала сама хозяйничать. Прислугу она отпустила, так как хотела с Николаем остаться наедине.

– Наливочки? – спросила Надя.

– Не откажусь.

– Такая, какую ты любишь! – Надя сама налила смородиновку в хрустальные фужеры на высоких тонких ножках и произнесла: – Давай выпьем за встречу!

Они чокнулись.

Соколовский выпил наливку сразу, а Надя лишь пригубила её. Затем она положила в большую плоскую тарелку Николая салаты, тушёную капусту и мясо, а ещё пододвинула к нему колбаски и штрудели.

– Я не до такой степени голоден, чтобы всё это съесть! – рассмеялся Николай.

– Ешь-ешь, – в ответ заулыбалась Надя. – У вас на службе не так уж хорошо кормят, я-то это знаю! Отъедайся!

– Ты не права, моё жалование позволяет ходить в ресторан, да и офицерская столовая вполне приличная там…

– Даже в такой глухомани, как твой… как его? Семипалатинск?

–Ты не поверишь, но и там кормят нашего брата неплохо.

– Никогда там не была… – усмехнулась Надя. – Город хоть ничего?

– Раза в три поменьше Омска.

– Ну я как-то так и представляла!

– К югу от него, на левом берегу Иртыша – степь, и когда поднимается с той стороны ветер, то город засыпает песком, да так, что этот песок набивается в рот и глаза. И ничего не видно. А ещё в нём мало зелени, увы, и меня это на самом деле больше всего угнетает. Известный наш писатель Достоевский, одно время находившийся в Семипалатинске, о нём нелестно отзывался. Он назвал его, кажется… ну да, «чёртовой песочницей». Впрочем, насколько я знаю, об Омске у него тоже сложилось нелестное мнение…

– Ну-у, как видишь, Омск за последних два десятилетия исправился. Он очень изменился. Заметно разросся, и стал намного лучше! Ты не находишь?

– Спорить не буду.

– А вот насчёт твоей Тмутаракани понятно, весело тебе небось там…

– Ну-у-у, я всё-таки прохожу там службу, а на развлечения у меня времени не остаётся.

Николай не стал рассказывать Наде, что его уже задействовали в секретных операциях, связанных с Китаем, и что он был теперь не простым военным, а в некотором роде контрразведчиком, которому поручили пресекать распространявшиеся из соседней страны крамольные идеи, связанные с республиканскими и революционными настроениями. И из-за которых Китай, после падения Цинской династии, на глазах уже начал разваливаться.

– А хочешь, я договорюсь, и тебя переведут по службе в наш город? – внезапно предложила Надя. – У меня есть, к кому обратиться…Я сейчас уже многое могу.

– Не надо, – покачал головой Николай. – Ты же знаешь моего отца. Он это не одобрит.

– Ну, да, его-то я очень хорошо знаю, – улыбнулась Гриднёва. – Тот ещё у тебя семейный тиран.

– Ну, ты и скажешь! – не согласился Николай. – Просто у него есть принципы. Он на дух не переносит паркетных прилизанных офицеришек, и больше всего боится, что я стану подобен им. Вот строго и наказал, чтобы я начал службу на периферии, и чтобы до определённого звания служил в отдалённых гарнизонах. Ничего не поделаешь, против воли отца не могу пойти.

– Мда-а-а… Сурово! – Надя задумчиво посмотрела на свой фужер. – Я бы так не смогла…

– Ты, наверное, теперь не работаешь и наслаждаешься жизнью? – переменил тему Соколовский. – О хлебе насущном думать не надо… И что тебя держит здесь, в этом Омске?

– Да я как-то привыкла к нему…

Надя не стала договаривать, что всё ещё надеялась, что у них с Соколовским что-нибудь да сложится, и поэтому она не думала от него уезжать далеко. А Омск был тем удобен, что в любом случае, если бы Николай засобирался поехать в европейскую часть империи, то ему нельзя было бы проехать мимо него.

– Так чем ты теперь занимаешься? – переспросил Соколовский. – Отдыхаешь?

– Вовсе нет!

– Что, неужели работаешь?!

–Как бы тебе это не показалось странным, но я работаю.

– Да-а, ну-у-у!

– Вот именно, работаю. Хотя, конечно, свалившееся на нас с Костей состояние его дяди позволяет о хлебе насущном не думать. Я теперь, как говорят в некоторых кругах, «миллионщица». Костя продал три ткацких фабрики дяди и выручил с этой сделки очень приличные деньги.