Здесь, как в самом городишке, так и в его ближайших окрестностях, уже были заметны следы недавних боев. Осыпавшиеся, оплывшие после осенних дождей окопы; воронки от разрывов бомб и снарядов; всевозможный мусор, оставшийся от разрушенных строений; расщепленные, посеченные взрывами и осколками деревья; выпирающие из-под нападавшего снега обгорелые балки и закопченные печные трубы – все, что осталось от домов, спаленных дотла в ходе боевых действий. Война, хоть и длилась в этих краях не долго, успела оставить за собой весьма заметный след.

Изменение обстановки заметил не только Марченко. Филатов, подойдя к Ромке после обеда, состоявшего из жиденького супчика с черным хлебом, задумчиво протянул, глядя на окружающий пейзаж:

– Можно. Отчего нет? Воюют они хорошо, да и сил у них хоть отбавляй, но если с умом к делу подойти, то и их бить можно. Тяжело, но можно.

Старшина тяжело вздохнул.

– То-то и оно, что тяжело. Доводилось мне с ними еще в прошлую, Империалистическую, воевать – цепко дерутся, сволочи! Помню раз, под Тарнополем мы с ними схлестнулись… Я тогда впервые на фронт попал, молодой еще был совсем, зеленый… Командование наше как раз наступление очередное готовило. Вот, значитца… – Тут Филатов ненадолго прервался, сосредоточенно прикуривая скрученную между делом «козью ножку», после чего продолжил: – На том участке венгры стояли, ну мы им бока и намяли, а потом немцы пришли, союзнички ихние, вот тогда и пошла такая свистопляска, что только держись. Целые взводы артиллерией вчистую выкашивало! В окопах такая резня шла, что кое-кто из нервных и умишком трогался. Подпоручик наш, из интеллигентов, помню… – Старшина сокрушенно покачал головой, а его взгляд расфокусировался, приобретя какую-то задумчивость, словно Митрич вновь переживал события давно отгремевших сражений. Рома помалкивал, размышляя над услышанным и ожидая продолжения. Наконец, очнувшись от нахлынувших воспоминаний, Филатов встряхнулся, отгоняя наваждение, и, пару раз глубоко затянувшись, продолжил: – Я это все к чему: немцы с тех пор, по всему видать, только злее стали и воевать явно не разучились, раз аж сюда дойти сумели, так что бои нам предстоят такие, что не приведи господи. Умоемся мы с ними кровью и не раз, но по-другому – никак! Или мы их обратно попрем, или они нас вконец добьют, не сейчас, так потом. Так-то вот, Рома.

* * *

Еще одним событием, происходившим в конце февраля, вдали от полыхающих огнями фронтов, была встреча премьер-министра Великобритании сэра Уинстона Черчилля и президента Соединенных Штатов Америки Франклина Делано Рузвельта, состоявшаяся на борту американского тяжелого крейсера «Августа». Но, хотя конференция с участием двух признанных лидеров «демократического мира» и состоялась за сотни и тысячи миль от сражений, сотрясавших континенты и океаны планеты, все обсуждавшиеся на ней вопросы замыкались исключительно на военной тематике.

Рандеву произошло на рейде Рейкьявика – столицы оккупированной американо-британскими войсками Исландии, что было совсем не случайно. Скалистые фиорды Исландии служили своеобразным мостом между Европой и Американским континентом. Через бухты Рейкьявика и Хвальфиорда шел колоссальный поток грузов, здесь формировались и пережидали жестокие зимние шторма атлантические конвои, здесь отстаивались и заправлялись эскорты. На аэродромах Исландии базировались патрульные самолеты берегового командования, охотившиеся за германскими субмаринами и рейдерами в Атлантике. Мрачный и бесплодный остров, затерянный на границах Арктики, был связующим звеном между еще не покоренной нацистами частью Европы и заокеанской Америкой, ставшей главной надеждой всех антигерманских сил Запада на реванш.

Исландия была первой и пока единственной страной Европы, занятой американскими войсками, плацдармом и перевалочным пунктом для грядущего англосаксонского контрнаступления. И встреча здесь, на краю мира, глав двух мощнейших держав должна была символизировать собой грядущие перемены в ходе войны. А перемены были и впрямь необходимы. Уходящая зима стала страшным временем для приверженцев «свободы и демократии».

Вступление в войну США вместо облегчения принесло только расширение масштабов войны и… новые поражения. Наступление японцев на Тихом океане развивалось ураганными темпами, пожирая колоссальные пространства и ресурсы с невообразимой быстротой. Вся густозаселенная и богатая сырьем Юго-Восточная Азия оказалась потеряна. Западная часть бассейна Тихого океана перешла под полный контроль Страны восходящего солнца. Непосредственная угроза вторжения нависла над Гавайями, Австралией и Индией – ключевыми опорными пунктами союзников в Океании и Азии.

А в Атлантике бесчинствовали «У-боты» – германские субмарины собирали самую обильную жатву с начала войны. Транспорты союзников отправлялись на дно сотнями, эскорты не справлялись с охраной все новых и новых конвоев. Штаб Кригсмарине умело маневрировал силами, охватывая действиями «волчьих стай» все новые и новые районы океана, заставляя британский и американский флоты раздергивать и без того недостаточные силы ПЛО. В результате потери торгового флота подскочили до критической отметки (и продолжали расти!), а поток идущих через океан грузов неуклонно снижался, угрожая в перспективе коллапсом британской экономики.

Единственным стабильным участком стратегического фронта было Средиземноморье. Здесь инициативой, безусловно, владели англичане. Но даже там отсутствовали явные успехи – франко-итальянские силы хоть и пятились, но держались, отражая в Тунисе упорные, но чересчур безыскусные попытки англичан овладеть всем североафриканским побережьем.

Зато приятной неожиданностью стала необыкновенная стойкость Советского Союза. Страна советов не только выдержала чудовищный натиск германских армий, но и смогла с наступлением зимы перейти в наступление, поставив считавшийся непобедимым вермахт на грань катастрофы. Так что можно было не сомневаться: основные силы «Оси» и в 42-м году будут скованы на бескрайних просторах СССР. И этим надо воспользоваться!

В США принимали одну производственную программу за другой, самая мощная в мире промышленность перестраивалась на выпуск военной продукции, поток вооружений и военных материалов хлынул в стремительно формирующуюся армию. На глазах возрождался и потрепанный флот, быстро пополняясь новыми кораблями – от тральщиков и корветов до линкоров и ударных авианосцев. Американцы на ходу учились воевать, не стесняясь перенимать опыт у британских коллег там, где это было целесообразно (например, в способах организации конвойной службы и противолодочной обороны, где англичане за два с лишним года войны, что называется, собаку съели). Решимость союзников вести борьбу до полной победы была непоколебима, несмотря ни на что. Оставалось только выбрать точку приложения первоочередных усилий. Вот тут-то и возникли разногласия, для решения которых понадобилась личная встреча лидеров двух великих наций.

Черчилль, верный периферийной стратегии, предлагал сконцентрироваться на овладении французскими колониями в Африке и вытеснении немецких субмарин из Атлантики. Лишь после этого можно будет приступить к высадке в Европе, причем как можно дальше от Германии – в Норвегии, на Балканах, на Пиренейском полуострове. А пока будут идти эти предварительные операции, следует начать совместные масштабные бомбардировки европейских городов с целью подрыва промышленного потенциала и морального духа населения. Советскому Союзу при всем этом действе отводилась роль «кровавого болота», в котором завязнут немецкие танковые клинья.