Тамара подождала, давая время неизвестному абоненту утихомириться, но не тут-то было. Телефон продолжал действовать на нервы, любопытный Лешка топтался рядом, а Крыс путался в ногах и раздраженно порыкивал. Он ревновал к аппарату, то и дело претендующему на внимание хозяйки.

Поняв, что звонившего не переупрямить, Тамара неохотно сняла трубку, и лицо ее перекосила опасливая гримаска: она услышала голос старшей сестры.

Лешка неприятно ухмыльнулся и с грохотом рухнул в кресло. Он ничего хорошего от Лельки не ждал.

Судя по всему, его предчувствия сбывались — Тамара переложила трубку в другую руку и простонала:

—Какие деньги?

И едва не напомнила Лельке о полученных вчера от Саши Кочеткова десяти тысячах. Если честно, смолчала она лишь благодаря Сазонову, уж очень страшные глаза он сделал.

Тамара слушала путаные Лелькины объяснения, качала в такт головой и привычно удивлялась Лешкиной чуткости, как-то она не вязалась с его простоватым лицом и манерой вечно валять дурака.

Старшей сестре Тамара ни капли не верила, но даже словом себя не выдала. Кротко пообещала пятьсот рублей, нажала на рычаг и растерянно сказала Лешке:

—Сейчас Мишка подъедет за деньгами.

—А пуркуа?—хмуро поинтересовался Лешка.

—Якобы на подарок Сергею,— угрюмо вздохнула Тамара.— Ко дню рождения.

—Да-а? А мне казалось, он чуть ли не в конце декабря всегда праздновал…

—Точно. Двадцать пятого.

—А подарок, значит, сейчас?

—Ага.

—Забавно.

—Первый раз в жизни!

—Не понял.

—Первый раз в жизни она покупает ему подарок ко дню рождения. Заранее.

—Даже так?

—Если не врет.

—Если?

—Без тебя знаю, что врет.

Оба помолчали, мрачно рассматривая друг друга. Лешка не выдержал первым. Отвел взгляд в сторону и озадаченно проворчал:

—Интересно, на что твоя сестрица спустила полученные от Саньки десять тысяч?

Тамара пожала плечами. Хмуро предположила:

—Может, ей на подарок Сереге как раз пяти сотен не хватает? На что-нибудь эдакое…

—Ты же сказала — врет.

—Ну… Вдруг ошиблась?

—Ой вряд ли!

—Тогда на кой черт ей деньги?—внезапно возмутилась Тамара.— И где десять тысяч?

—Я что, ясновидящий?

Тамара снова тоскливо вздохнула. Крыс, преданно таращась на нее, вздохнул еще тоскливее и тоненько заскулил. Ему не нравилось состояние любимой хозяйки.

Тамара уселась на пол, притянула к себе пса, крепко обняла его и жалобно спросила:

—Крысеныш, что происходит, а?

Крыс не знал, однако попытался утешить — начал суетливо вылизывать хозяйке лицо. Лешка поморщился, но ничего не сказал. Тамара в сердцах воскликнула:

—И главное — давать ей деньги или не давать?!

Оба представителя сильной половины ответили одновременно. Лешка энергично кивнул, а Крыс не менее энергично рыкнул. Тамара грустно констатировала:

—Ох и пожалею же…

* * *

Только к десяти часам Лельке удалось уговорить кота поучаствовать в расследовании. Ленивый Коська вначале и слушать ее не хотел. Вальяжно развалился в своем любимом кресле и притворился спящим.

Взволнованная Лелька бегала по комнате, произносила страстные монологи, а Коська демонстративно посапывал. Только левое ухо слегка подрагивало, да изредка подергивался кончик пушистого хвоста. Иначе Лелька поверила бы: кот мирно дремлет.

Никакие улещивания не заставили вредное животное взглянуть на хозяйку. Лишь когда отчаявшая Лелька пригрозила занять у младшей сестры на сегодняшнее утро Крыса, кот как-то отреагировал. Неохотно сел и укоризненно уставился на хозяйку. Холодные серебристые глаза ясно говорили Лельке: «Дела… До примитивного шантажа опустилась…»

Порозовевшая от смущения Лелька снова принялась объяснять Коське, что именно она от него хочет. Кот слушал и периодически зевал. Лелька нервничала и повторялась. Время неумолимо шло, бежало и даже летело. Лелька суетилась и прыгала вокруг Коськиного кресла. Слов у нее уже не хватало, она не заметила, как перешла на жесты, коту это совсем не понравилось.

Когда Лелька в третий раз сунула Коське под нос «Поляроид», кот не выдержал. Презрительно фыркнул, спрыгнул на пол и потрусил в прихожую.

Лелька, не веря в успех задуманного, растерянно пробормотала:

—Что, так сразу?

А Коська уселся на коврик и стал гипнотизировать взглядом входную дверь. На хозяйку кот не смотрел. Принципиально. Она испортила ему день!

Таксист затормозил у нужного подъезда, услужливо распахнул перед странными клиентами дверь и вздохнул с невольным облегчением, когда они покинули машину. Он машинально открыл «бардачок», извлек какую-то тряпку— обычно он использовал ее для протирки стекол — и размазал по широкому лицу испарину.

Тронуться с места бедняга не смог, слишком дрожали руки, поэтому он просто провожал взглядом пассажиров. Самых необычных, наверное, за его многолетнюю практику.

По выложенной цветной плиткой дорожке к дому неспешно двигалась молоденькая девчонка в джинсах и короткой кожаной куртке, увешанная малыми и большими цепочками и даже цепями. На тонких пальцах одной руки страшно топорщился массивный кастет, в другой девчонка крепко сжимала резиновую дубинку. На худеньком плече болтался дорогой фотоаппарат, на шее — не менее дорогой «Поляроид», с ним соседствовала полукилограммовая гирька на широкой шелковой ленте.

Лица пассажирки таксист за дорогу так и не рассмотрел, хоть и искренне старался. В память врезалась лишь засаленная кожаная кепка, надвинутая на самые брови, тяжелые, похоже мужские, очки и небрежно размалеванные яркой помадой пухлые губы. Да еще редкого пепельного оттенка волосы, неопрятными сосульками падающие на лицо и спину.

Короче, девчонка имела вид настоящей уголовницы, и пожилой таксист всерьез опасался, что уже к вечеру ему придется давать показания в милиции. По его мнению — пахло скорой и жестокой разборкой между соперницами, иначе к чему этой соплюшке такая кошмарная амуниция среди бела дня?

С другой стороны, гораздо сильнее таксиста напугал второй пассажир. Тот, что сейчас важно вышагивал по пятам сумасшедшей девицы.

Он в жизни не видывал такого громадного кота! По прикидкам таксиста, монстр весил не менее двенадцати килограммов, а может, и все пятнадцать, уж очень, подлец, здоровущий. Неимоверно пушистый, с широченной грудью, которой позавидовал бы чемпион среди бульдогов, и равнодушным взглядом серо-голубых глаз. Странным, надо сказать, взглядом, совершенно не кошачьим, от которого делалось не по себе.