Ахмед визжал так, будто его уже схватили и волокут; так, какникогда не позволял себе кричать. Снова зашелся и захлебнулся автомат; Ахмед,окончательно изменивший своему обычному спокойствию, трясся, пытаясь вставить впаз полный рожок.

— Оно меня выбрало… Меня…

Где-то неподалеку деловито фыркнул другой автомат, утих на секундуи опять еле слышно застрекотал рубленными по три выстрела очередями.

Хантер все еще был жив, значит, и у них оставалась надежда.Хлопки то отдалялись, то приближались, но невозможно было сказать, находили липули свои цели. Гомер, ожидавший услышать разъяренный рев раненого монстра, зрянапрягал слух. Станция была погружена в тягостное молчание; ее загадочныехозяева казались либо бесплотными, либо неуязвимыми.

Бригадир теперь вел свой странный бой на другом краюплатформы — там вспыхивал и гас огненный пунктир трассирующих пуль. Упоенныйсхваткой с призраками, он обрекал своих подопечных.

Гомер перевел дух и задрал голову. Желание сделать это неотступало уже несколько долгих мгновений, и он наконец осторожно поддался ему.Кожей, макушкой, волосками на шее он слишком ясно ощущал на себе взгляд —холодный, давящий — и больше не мог противиться своим предчувствиям.

…Под самым потолком, высоко над их головами, во мгле парилаеще одна голова. Настолько огромная, что Гомер не сразу осознал даже, чтоименно он перед собой видит. Тело исполина оставалось скрытым во мраке станции,и только его чудовищная морда, покачиваясь, нависала над крохотными людишками,ощетинившимися своим никчемным оружием, не торопясь с нападением, зачем-тодавая им небольшую отсрочку.

Онемевший от ужаса старик покорно опустился на колени; жалкозвякнул о рельс вывалившийся из рук автомат. Завопил, раздирая глотку, Ахмед.Создание неспешно подалось вперед, и все видимое пространство перед нимизаполнило темное, огромное как утес тело. Гомер закрыл глаза, готовясь,прощаясь… И думал, и жалел он только об одном. Буравила, ела сознание горькаямысль: «Не успел!»

Но тут харкнул пламенем подствольник, по ушам хлестнулавзрывная волна, оглушая и оставляя после себя бесконечный тонкий свист,посыпались ошметки горелого мяса. Ахмед, первым справившийся с собой, дернулстарика за шиворот, поставил его на ноги и потащил за собой.

Они бежали вперед, спотыкаясь о шпалы и поднимаясь снова, нечувствуя боли. Держались друг за друга, потому что сквозь белесое марево нельзябыло ничего разглядеть и на расстоянии вытянутой руки. Мчались так, как если быим грозила не просто смерть, а нечто неизмеримо более страшное — окончательное,бесповоротное развоплощение, уничтожение и тел, и душ.

Невидимые и почти неслышные, но отстающие всего на шаг,демоны следовали за ними, сопровождая, но не атакуя, словно играя, даваяиллюзию спасения.

Потом колотый мрамор стен сменился туннельными тюбингами: имудалось выбраться с Нагорной! И стражи станции, будто до предела натянув цепи,на которые были посажены, остались позади. Но останавливаться было рано… Ахмедшагал первым, касаясь настенных труб, нашаривая путь вперед, и понукалзапинающегося, то и дело норовившего присесть старика.

— А что с бригадиром? — прохрипел Гомер, на ходу срываядушащий его противогаз.

— Туман кончится — встанем, подождем. Скоро уже должно быть,совсем скоро! Метров двести осталось… Выйти из тумана. Главное — выйти изтумана, — твердил Ахмед свое заклинание. — Буду шаги считать…

Ни через двести, ни через триста шагов окутывающее их маревоне стало реже. «Что, если оно расползлось до самой Нагатинской, — думал Гомер.— Что, если оно уже пожрало и Тульскую, и Нахимовский?»

— Не может быть… Должен… Немного осталось… — в сотый разпробубнил Ахмед и вдруг застыл на месте.

Гомер с ходу налетел на него, и оба повалились наземь.

— Стена кончилась, — Ахмед ошарашенно гладил шпалы, рельсы,сырой и шершавый бетон пола, словно опасаясь, что земля вот-вот так жепредательски исчезнет у него из-под ног, как только что в никуда провалиласьдругая опора.

— Да вот же она, что с тобой? — Гомер нащупал уклон тюбинга,ухватился за него и осторожно поднялся.

— Прости… — Ахмед помолчал, собираясь с мыслями. — Знаешь,там на станции… Я думал, никогда уже с нее не уйду. Оно так смотрело на меня…На меня смотрело, понимаешь. Оно решило меня взять. Я думал, навеки тамостанусь. И не похоронят.

Слова давались ему трудно, он долго не хотел выпускать их,стыдился своих бабьих воплей — и пытался их оправдать, и знал, что оправданияим быть не может. Гомер покачал головой.

— Брось. Я-то штаны вообще намочил, и что мне теперь? Пошли,сейчас уже и в самом деле близко должны быть.

Погоня отозвана, можно отдышаться. Да они и не могли большебежать и теперь брели, так же подслеповато цепляясь за стены, шаг за шагомприближаясь к избавлению. Самое жуткое было позади, и пусть морок покаотказывался отступать, но рано или поздно хищные туннельные сквозняки покусаютего, разорвут и уволокут по клочьям в вентиляционные колодцы. Рано или поздноони выйдут к людям и дождутся там своего задержавшегося командира.

Это случилось даже раньше, чем они могли надеяться, — можетбыть, потому, что в тумане и время, и пространство искажались? Попозла вдольстены чугунная лесенка — подъем на платформу, круглое сечение туннеля сменилосьпрямоугольным, между рельсами появилась ложбинка-укрытие для упавших на путипассажиров.

— Смотри-ка… — прошептал Гомер. — Кажется, станция! Станция!

— Эй! Есть тут кто? — что было сил заорал Ахмед. — Братки!Есть кто? — его разбирал бессмысленный, торжествующий смех.

Пожелтевший, изможденный свет фонарей проявлял в мглистойтьме обгрызенные временем и людьми настенные мраморные плиты; ни одна изцветных мозаик, гордости Нагатинской, не уцелела. И что случилось соблицованными камнем колоннами? Неужели…

Хоть Ахмеду никто не отвечал, он не отчаивался и продолжалвзывать, веселиться: ясное дело, испугались тумана и сбежали подальше; ноего-то этим уже не возьмешь. А Гомер все искал что-то беспокойно на стенах,облизывал их тускнеющим лучом, холодея от подозрений.

И вот наконец нашел — железные буквы, вкрученные втреснувший мрамор.

«НАГОРНАЯ».

* * *