Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Росс был вынужден слишком многое рассказать про свое детство. Он никогда не говорил о том периоде своей жизни. Воспоминания и кошмары, от которых он иногда все еще страдал, были лишь одной из причин не вспоминать это. Прошлой ночью у него был беспокойный сон из‑за кошмаров, он просыпался в холодном поту – стыд за собственную слабость был почти таким же ярким, как и страх. Новость, что он – отец, естественно, вернула кошмары – по крайней мере, на некоторое время. Было ли это причиной, по которой он утром окунулся в страсть, опасную для него? Возможно. Но сейчас его уже не волновали последствия. Сейчас Росс снова хотел ее. Но его ранила жалость в глазах Мел, когда он рассказал о настоящей причине, по которой финансовая поддержка ее и Мака была так важна для него.
Вечер заканчивался непринужденно под разговоры о жизни. Однако Росс не мог отделаться от приливов страсти каждый раз, когда Кармен слизывала мусс из темного шоколада и морской соли со своей ложки. Или когда он замечал, что винтажное платье снова соскользнуло с ее плеча, и он еще раз мельком увидел эту чертову бретельку бюстгальтера. Как только она слизнула последние капли шоколада, подошел официант, чтобы убрать их тарелки и предложить им кофе. Росс терпеливо ждал, и, когда официант ушел, он хотел обсудить тему их совместного сна до конца недели. Но Кармел опередила его:
– Моя мать умерла, когда мне было восемь лет, – призналась она, пристально глядя на его лицо.
– Мне жаль, – автоматически сказал Росс, сбитый с толку не только полной непоследовательностью, но и богатством эмоций в этих бездонных сапфировых глазах. В животе зашевелилась боль при мысли о ней, таком маленьком ребенке, потерявшем свою мать. Он должен знать, каково это – в конце концов, он потерял свою собственную мать, когда был еще младше… Росс напрягся. Неправда. Хотя его мать умерла, когда ему было пять лет, он почти не помнил ее.
– Все в порядке, мы не были особенно близки, – сказала Кармел, все еще наблюдая за ним.
– Правда? – спросил Росс, потому что не верил ей. Он мог слышать глухой тон потери в ее голосе.
Она слабо улыбнулась ему. Потом кивнула.
– Она страдала от депрессии. Она боролась с этим всю свою жизнь – у нее было два выкидыша до моего рождения. Все стало намного хуже, когда мой папа погиб из‑за несчастного случая на ферме. И вот однажды рождественским утром, почти через два года после его смерти, она решила покончить с собой. Конналл пошел в ее комнату, чтобы разбудить ее, и нашел ее мертвой.
– Ад. – Росс прошептал это слово, потрясенный не только разрушительной картиной, которую Кармел нарисовала о трагедии своей семьи, но и прагматизмом, с которым она сообщила новость. – Это ужасно.
– Да… – Кармел издала тихий смешок, совершенно лишенный юмора. – Да, это ужасно. По многим причинам. Это ужасно, что мой папа умер так, как он умер. Ужасно, что моя мама не могла справиться без него. Ужасно, что она так и не получила той помощи, в которой нуждалась. И что Коналлу пришлось жить с этой травмой. А потом ему пришлось взять на себя такую большую ответственность, когда он сам был еще совсем мальчишкой.
– Я бы сказал, что ужасно и то, что тебе пришлось расти без матери, – сказал Росс.
– Да, и это тоже, – кивнула Мел, как будто ее собственная потеря была не такой важной. – Но я сказала тебе это не для того, чтобы ты меня пожалел. Я рассказала тебе, потому что… – Она помолчала, вздохнула: – Дело вот в чем: когда я забеременела Маком, моим самым большим страхом было то, что я не смогу быть ему матерью, потому что моя собственная мать была… – Мел снова заколебалась, затем сделала вдох и медленно выдохнула. – Ну, не очень‑то хорошей матерью. Она не смогла проявить любовь или даже привязанность. Ей было слишком больно, чтобы сосредоточиться на чем‑то, кроме большой черной дыры, из которой она не могла выбраться.
Наблюдая, как растет мой живот, я постоянно беспокоилась, что у меня будут такие же проблемы с привязанностью к моему ребенку, как у нее были проблемы со мной. Кон и Имельда пытались объяснить мне, что это совсем не одно и то же. Что мама была больна. Но я всегда втайне, даже подсознательно, была убеждена, что со мной что‑то не так. И именно поэтому мама не могла сблизиться со мной. Что каким‑то образом я не была достойна любви. А что, если то же самое помешает мне любить Мака?
Росс нахмурился:
– Но это абсурд. Какое отношение одно имеет к другому? – Он видел, как она общалась с мальчиком. Мел, очевидно, обожала ребенка, а он обожал ее. Во всяком случае, близость их отношений только больше пугала его.
– Никакого, – подтвердила Кармел. – Точно так же, как недостатки твоего отца как мужа и родителя и, судя по всему, человека, не имеют к тебе никакого отношения.
Росс уставился на нее, заявление было произнесено твердым, серьезным тоном. Ему потребовалось мгновение, чтобы понять, что они больше не говорили о ее семье и ее отношениях с Маком. Они говорили о Россе.
– Это не то, что я сказал, – пробормотал он, раздраженный тем, как Кармел ловко поменялась с ним ролями, и еще больше раздраженный тем фактом, что он этого не предвидел.
– Это то, о чем ты думал, – сказала Мел.
Черт возьми, она его поймала.
– Все, что я говорю, – продолжала она, наклоняясь через стол, чтобы накрыть его руку ладонью, – что нормально бояться стать родителем. Поверь мне, я была в ужасе. Но не позволяй любым жестоким вещам, которые твой отец делал с тобой, влиять на ваши отношения с Маком.
Росс напрягся и вытащил свою руку из‑под руки Кармел. Сочувствие в ее голосе и взгляде заставили его желудок перевернуться.
– Я никогда не говорил, что он был жесток со мной, – пробормотал он.
Мел наблюдала за ним с сомнением на лице, но как раз в тот момент, когда Росс подумал, что она уличит его во лжи, ее губы изогнулись в милой и невыносимо сочувственной улыбке. В этот момент она была такой красивой!
– Тогда я рада.
Росс подозревал, что Кармел почувствовала его ложь. Потянувшись через стол, он схватил ее за руку. Она не сопротивлялась, глядя ему прямо в глаза. Он почувствовал ее учащенный пульс под
