неделях? Разумеется, болезнь серьезная. Но ведь для Бога невозможного нет. Ведь Вы же так глубоко верите в милость и помощь Божию.

— Кто сказал? Да сам доктор мне сказал! Вот он сидел здесь. Смотрел мой пульс… Я его и спрашиваю: «Доктор, я смерти не боюсь,

но на мне лежит вся Церковь, а у меня масса церковного дела неоконченного». Перечислил я ему, как и вам сейчас, неоконченное дело. «Итак — говорю — скажите, нисколько не стесняясь, сколько я еще проживу?» А он долго смотрел мне в глаза, а потом так-то спокойно и ласково говорит: «Да как Вам сказать? Две недели. Три недели. Ну, может быть, болезнь протянется до двух месяцев». — «А поправиться невозможно?» — спрашиваю я. «Нет, — для этого Вам нужно вложить новое сердце». И начал он подробно мне описывать, где и что у меня разрушено. Оказывается, чуть не все разрушено.

— Владыка, дорогой… Будем молиться, и, Господь даст, ошибается доктор.

Владыка сразу оживился и говорит: «Да, сказать правду, — я наполовину только доктору поверил. А в глубине-то души молюсь святителю Николаю, святителю Иоасафу и преподобному Серафиму вымолить мне у Господа еще лет пять. Только пять лет. Ведь сколько я тогда успел бы перевести! Только одна у меня теперь и есть молитва, именно об этом. Помолитесь и Вы за меня. А теперь о деле: завтра же возвращаюсь в Суругадай…

— Как? Уже завтра? А доктор разрешит Вам сделать переезд? Вы его уже спрашивали? — удивляюсь я.

— Я свободный человек… Что хочу, то и делаю… Сказал: завтра. И уеду завтра. Не могу же я теперь здесь сидеть без дела. Только и знаю, что сплю…

Немалых усилий стоило мне получить разрешение на устройство звонков из квартиры владыки ко мне, потом к секретарю, слуге и сестре милосердия. Доселе их не было в миссии. «Прямо стыдно будет звонить. Сам не хочет-де позвать. А зовет звонком». И только мое указание на то, что и владыке ходить теперь будет уже трудно, да и слугам куда приятнее быть позванными по звонку, ибо они не любят, когда хозяин врывается в их интимную жизнь и обстановку, склонило владыку дать разрешение…

19 Января (1 Февраля)

Вчера вечером, после молебна о здравии владыки, сообщил собравшимся христианам, ученикам и ученицам о предстоящем возвращении владыки. Рады сторожа-придверники. Но все смущены, ибо чувствуют, что владыка возвращается не потому, что поправился, и опасаются за переезд из госпиталя до Суругадая…

Наконец, в одиннадцать часов дня, я поехал в больницу, решив карету, если понадобится, заказать из госпиталя. Владыка по обычаю сидел в кресле, обложенный подушками. Бледный, с желтизной на лице. Полудремал.

— Итак, сегодня переезжаем. Решенное дело? — спрашиваю я его.

— Погодите… Вот придет доктор. Посоветуемся с ним. Слабость сегодня страшная, — отвечает он мне.

Со мной пришел навестить владыку старик-иерей отец Борис Ямамура, которого владыка очень любил. Я сообщаю о сем владыке.

— И к чему эти беспокойства!.. Только расходуются, да церковное время тратят. Позовите его сюда.

Входит отец Борис, высокий, седой, настоящий патриарх. Берет благословение. Владыка усаживает его против себя.

— Зачем ты из такой дали приехал? Право, меня затрудняет даже такое проявление любви. Мне стыдно даже…

— Как же не приехать? Услышали, что Вы опасно больны. И все христиане просили меня нарочито съездить и справиться о вашем здоровье.

— Да что, отец Борис! Плохо дело! Вот святой Давид-то что сказал: семьдесят лет. И лишь только особо сильные — восемьдесят лет. А мне как раз половина. Пожил — и будет. Пора умирать.

— Зачем умирать? Да Вы еще поживите… Трогательно было видеть эту мирную беседу двух старцев, из коих и отец Борис скоро поспешил за владыкой: скончался весной сего года.

Простился владыка с отцом Борисом. Вскоре пришел доктор Блисс. «Как мы спали?», — спрашивает владыку. «Плохо, — отвечает владыка. — Да если бы мог спать, то, вероятно, и не болел бы. А могу ли я сегодня возвратиться в Суругадай?», — спрашивает владыка доктора. «Разумеется, удерживать мы не в силах. Только я не ручаюсь, что Вам сразу не сделается хуже»…

Доктор говорил с владыкой, конечно, на английском языке. И говорил как-то тихо, вкрадчиво, просительно. Наступило долгое молчание. Владыка о чем-то задумался. «Но позволите ли Вы мне здесь заниматься?», — спрашивает владыка. «Можно, — отвечает доктор, — только поменьше». — «Да я позову Накаи, и он, собственно, будет читать. Я же буду только слушать. Не буду утомляться», — владыка уже полупросяще говорит. «И столик могу здесь поставить?» Оказывается, владыке все разрешили, только бы не уезжал.

— В таком случае, — обращается ко мне владыка, — возвращайтесь домой; в моем кабинете, в шкафу, на второй полке найдете японскую рукопись цветной Триоди. У нас ведь все уже переведено. Нужно только проверить. Там же увидите и славянскую Триодь. Все это передайте Павлу Накаи, и пусть он немедленно едет сюда. А я, так и быть, пробуду здесь до понедельника (т. е. до 23 янв. ст. ст.).

Я сразу же возвратился домой. Позвал Накаи. Он обрадовался, как конь бранный, услышавший военную трубу. Накаи все взял с собою и пришел в госпиталь в три часа дня. Действительно, они занимались с владыкой полтора часа. Впрочем, на долю владыки приходилось только слушать. Читал же рукопись Накаи.

И утомили же эти полтора часа занятий владыку!..

21 Января (3 Февраля)

Пришел к владыке в двенадцатом часу дня. Он еще занимался с Накаи. Перед окном комнаты небольшой столик.

Нa нем японские рукописи, тушечница, кисти, перед владыкою — славянская Триодь. Накаи читает японский перевод. По другой тетради следит за читаемым владыка. Временами останавливаются, вставляют запятую. Владыка в золотых очках, бодрый. Кто бы мог сказать, что это приговоренный к смерти старец? При мне дочитывали молитвы, чтомые в день Святой Троицы на вечерне, именно молитву за усопших. Кончили. Владыка перекрестился несколько раз. «Слава Богу… Вот одно дело и кончил. Теперь хотя бы к печатанию приступать можно». Накаи Павла владыка отпустил. Рукописи и славянскую Триодь сам связал: «Снесите в миссию вы; ведь Накаи слабосильный. И уложите на старое место».

Согласно обещанию, я привел к владыке отца Петра Сасагава. На этот раз владыка принял его очень ласково, расспрашивал о стоянии церкви в Сендае. А когда отец Петр ушел, владыка и говорит мне: «Вот, подите же! Я постоянно говорил, что его забыли похоронить. А еще он меня похоронит!»…

22 Января (4 Февраля)

Воскресенье. В соборе, при большом стечении богомольцев, мы совершили молебен о здравии владыки. Владыка в этот