– И он ответил на звонок? – спросил Полик.

– Да, но из другой комнаты.

Верлак подумал, что девушка для своих лет очень мудра. Ее ответ давал понять, что разговора она не слышала, но если бы могла, то слушала бы.

– После этого звонка не показалось вам, что дуайен нервничает?

– Нервничает? Нет, скорее он находился в нетерпении. Было видно, как он хочет, чтобы гости ушли поскорее, но доктор Леонетти продолжала говорить, так что я ушла незаметно, не прощаясь.

– И направились прямо домой, да? – уточнил Верлак.

Гарриг Дрюон этому вопросу удивилась:

– Да, конечно! Уже была почти полночь. Мы снимаем квартиру пополам с девушкой с юридического. Войдя, ее разбудила: она поставила сумку прямо перед дверью, и я об нее споткнулась.

– Понятно. Спасибо, Гарриг. Дайте, пожалуйста, перед уходом агенту Казаль имя и адрес этой девушки с юридического. И удачи в конкурсе на стипендию, – пожелал Полик.

Гарриг кивнула и быстро встала, явно испытывая облегчение от окончания допроса.

– Спасибо, – сказала она, закрывая за собой дверь.

Полик взглянул на Верлака:

– Умная девушка, да?

– Да, – кивнул Верлак. – Она знала, что мы спрашиваем про алиби, и выдала нам стопроцентное. Скажите Казаль, чтобы как можно быстрее побеседовала с ее соседкой.

– Вы думаете, что вот эта застенчивая хорошая девочка – фальшь, маска?

– Трудно сказать. Но Казаль может задать тот же вопрос ее соседке. Кстати, про двоюродного деда – это правда?

– Конечно, – удивленно ответил Полик.

– Он делает мед и вообще все правда?

– Делает, – подтвердил Полик, будто возмущенный сомнением судьи. – Лавандовый в основном, но я больше люблю каштановый. Вы себе представить не можете, каков он был в матушкиных печеньях «мадлен».

– Избавьте меня от Пруста, – улыбнулся Верлак.

– Когда Лея еще не родилась, я хотел назвать ее Гарриг.

– Правда? Я люблю эту крепкую поросль. Иногда скучаю по ней, когда уезжаю в Нормандию. А почему не назвали?

– Элен решила, что имя слишком хипповое.

В дверь постучали. Агент Казаль вошла и представила Янна Фалькерьо, который неуклюже застыл у нее за спиной.

– Входите, Янн, – сказал комиссар.

Высокий аспирант вошел и быстро сел. Казаль скрылась за дверью.

– Вы крупно влипли, – заметил Полик.

– Я знаю, – кивнул Фалькерьо, не сводя глаз с комиссара.

– Благодаря парижской полиции, хорошо выполнившей свою работу, у нас есть ваши пальчики. Вас поймали на проникновении в частный клуб, так?

Янн Фалькерьо вздрогнул. Ему было неприятно вспоминать ту ночь, и он с тех пор не ходил даже по той улице Восьмого округа, где располагался автомобильный клуб отца. И это было весьма неудобно, потому что любимое бистро размещалось неподалеку.

– Я боялся, что вы это выясните, – сказал он наконец.

– Вашу участь это никак не облегчит, – произнес Полик. – Будет университет предъявлять вам обвинения или нет, ему решать.

Янн закрыл глаза и промолчал.

– Доктор Леонетти на нашей стороне, – пробормотал он наконец.

– Это совершенно не относится к делу. Поймите свое положение: вы ворвались в университетское здание в ту самую ночь, когда убили вашего дуайена.

– Это не мы!

– Так, может, расскажете нам, что случилось? Шаг за шагом, – предложил Верлак.

Он посмотрел на тонкие светлые волосы Фалькерьо, прямые, ухоженные, но когда тот повернулся, стала видна седая прядь слева, размером с большую монету. Что-то это Верлаку напомнило, но что – он сразу не уловил. Может, какого-то парижского знакомого? Седая прядь выделялась, из-за нее мальчик выглядел старше. Не будь ее, можно было бы принять его за школьника, а не аспиранта.

– Ну, как вы знаете, нас Мут… то есть профессор Мут пригласил на свой прием. Мы, надо сказать, там достаточно выпили, потому что скучно было, а вино оказалось вполне приличное, из Бандола…

Верлак опустил глаза к бумагам, стараясь не улыбнуться.

– …А потом мы около одиннадцати ушли, попытать счастья в англоклубе.

– Попытать счастья? – переспросил Верлак.

– Ну, с девчонками… американскими студентками. Они с ума сходят по французам. Во всяком случае, так говорят, хотя мне, если честно, ни разу не повезло. Так что мы еще выпили пива, и получилось так…

– Вы были пьяны, – закончил за него Верлак. И вспомнил седую прядь: Холден Колфилд из «Над пропастью во ржи». Эту книгу дала ему почитать бабушка Эммелин в тот год, когда он жил в Нормандии. Ему было четырнадцать лет. «Лучше бы ты такие книги читал, чем…» – сказала она тихо, а потом обняла его.

– Да, господин судья. И тогда я придумал… то есть вина полностью моя – проникнуть в гуманитарный корпус. Стипендия Дюма очень много для нас значит. Может быть, вы не до конца понимаете ее важность…

Но Полику уже надоело, что его просвещают аспиранты, профессора и секретари факультета теологии:

– Я думаю, мы вполне понимаем.

– Ну вот, я решил, что мы должны узнать, кто ее получит, – продолжил Фалькерьо, перебив Полика и даже не переводя дыхание. – Не знаю почему. Вот бывает, так вступит в голову, что я не могу остановиться.

– И вы вскрыли боковую дверь, которая выходит в переулок.

– Это было проще простого, господин комиссар.

– А дальше?

– Поднялись по лестнице, а когда дошли до кабинета Мута, увидели, что дверь открыта… то есть не заперта.

– А где лежала папка?

– Мы не нашли ту, которая нужна была, и хотели осмотреть стол как следует. Потом увидели, что дуайен лежит на полу, глаза открыты, но неподвижны.

– Почему вы не вызвали полицию? Или «Скорую»?

– Опять же полностью моя вина. Тьери всерьез интересуется теологией, он совсем не виноват. А мне только диплом нужен был…

– Не отклоняйтесь от темы, Янн, – напомнил Верлак.

– Да, простите. Мы не вызвали «Скорую», решив, что у дуайена случился инфаркт, и видно было: ему уже ничем не помочь. А мы не хотели, чтобы нас застали в этом здании.

– Кто-нибудь видел вас с Тьери в городе? После приема и до того, как вы проникли на факультет?

Янн Фалькерьо улыбнулся впервые за весь допрос.

– Тут нам повезло – если это можно назвать везением. Когда мы уходили с приема, Клод Оссар, тоже аспирант, возвращался домой из тренажерного зала, и мы перебросились парой слов, секунд за пять. Вот это можно узнать у Клода. Пять секунд…

– Кто-нибудь еще? Мне очень жаль, Янн, но пять секунд – этого слишком мало для алиби. В городе, в пабе?