ним не всегда было легко находиться рядом, он не терпел малейших промахов и недостатков, и они с сестрой в детстве страшно боялись разочаровать его. Стоило ему решить, что Тея или Пип недостаточно стараются, как он тут же выходил из себя, гневно отчитывая их, иногда не обходясь словами, и Тее в детстве досталась доля унизительных шлепков и ударов. Взрослея, она научилась лучше скрывать ощущения собственного несоответствия и никчемности, но они все равно были там, тугим узлом сворачиваясь в желудке, стоило ей только столкнуться с новым вызовом – вместе со страхом, что она может провалиться и тем самым доказать, что он был прав.

Сглотнув, она оглядела класс; сейчас было не время задумываться о таких вещах.

– Есть известные факты. И есть интерпретации этих фактов. Мы должны рассмотреть любую ситуацию со всех сторон, тщательно отобрать и изучить материал, первоисточники и вспомогательные ресурсы, получить исчерпывающее представление о событиях, определить их важность и только потом делать выводы.

Рука Сабрины взлетела в воздух.

– Это как слой за слоем чистить лук, пока не доберешься до правды в центре?

Несколько других учеников кивнули.

– Может быть и так, – согласилась Тея, хотя и не могла не думать, что порой ты чистишь и чистишь, пока не остается больше ничего точного и правдивого.

Глава 10

Декабрь, 1768 год, Лондон

Зажав под мышкой пачку набросков, образцов вышивки и шаблонов для станка, Мэри приготовилась стучать в двери каждого ткача на Спитал-сквер, на всех южных улицах Спиталфилдс и даже дальше.

Мало кто пускал ее в дом.

Кто-то при ее приближении захлопывал ставни, будто их уже предупредили, другие, особенно ткачи-французы, делали вид, что ничего не понимают. Большинство презрительно фыркали, не веря, что женщина может обладать достаточным мастерством художника и пониманием технического процесса, и даже не позволяли ей открыть альбом. Те же, кто мельком видел ее рисунки, презрительно отмахивались: «Кто захочет носить платья с полевыми цветами?» – в основном говорили они. «Вышить можно, а вот выткать не так-то легко, должны же вы понимать», – говорил другой. Ей даже не дали шанса доказать свою точку зрения.

Когда она возвращалась домой в конце второй недели бесплодных путешествий от двери к двери, уже сгущались сумерки. Натертые ноги в волдырях болели, и Мэри, с трудом поднявшись по ступенькам, в раздражении швырнула свои работы на пол, под ноги сестре.

– Почему я вообще решила, что это к чему-нибудь приведет? – воскликнула она, и надежда на лице Фрэнсис сменилась недоумением.

– О, моя дорогая… – Поникшие плечи сестры и удрученный вид не требовали дальнейших объяснений. – Не беспокойся. Мы что-нибудь придумаем. – Она подобрала разлетевшиеся листки, разглаживая помявшиеся края и проводя пальцем по изящным карандашным штрихам.

Долго предаваться унынию Мэри не могла. Она считала свои работы хорошими, надо было только убедить кого-то дать ей шанс, и все обязательно встало бы на свои места. В любом случае у нее не было выбора, только продолжать, так как она не видела иных способов хоть как-то увеличить их доход, во всяком случае, тех, что подходили бы женщине ее класса. Мэри могла бы получить место гувернантки, это верно, но, так как она и помыслить не могла оставить Фрэнсис, этот вариант тоже пришлось вычеркнуть. Кроме того, она достаточно хорошо себя знала и понимала, что не обладает необходимым терпением.

Ее считали – и она воспринимала это с немалым облегчением – слишком старой для выгодного брака. Но он ее и не прельщал: у нее не было никакого желания жить в зависимости от кого-либо, обещать подчиняться. Все, чего ей хотелось – это создавать узоры, рисовать эскизы и картины, наслаждаясь спокойной жизнью с сестрой. Неужели это так много?

Она снова будет ходить со своими работами, станет трудиться усерднее и овладеет мастерством. Приняв твердое решение, она окунула кисть в воду, разглядывая стоящие перед ней луговые цветы. И только занесла руку над плотной акварельной бумагой на рабочем столе, как раздался резкий стук в дверь. Мэри замерла. Они никого не ждали. Фрэнсис каждое утро отправлялась во Французский госпиталь, где ухаживала за теми, кому повезло меньше, чем им, и еще не вернулась, так что Мэри оставалась одна: они не могли себе позволить нанять даже одну служанку.

Вздохнув, что пришлось прерываться, Мэри отложила кисть и подняла руки к волосам: буйные кудри имели привычку одновременно выбиваться из простой прически, так что она пригладила их как могла, надеясь, что выглядит хотя бы прилично. Для рисования она обычно надевала хлопковую рубашку, чтобы не испачкать платье. Поспешно выпутавшись из рукавов, Мэри подошла к двери.

– Мисс Мэри-Луиза Стивенсон живет здесь, я не ошибся? – спросил стоявший на крыльце мужчина. – Она меня ожидает.

Из-за столь скромного платья он явно принял ее за служанку.

– Могу я узнать, кто ее спрашивает? – спросила она, соответствуя образу.

– Мистер Патрик Холландер, – ответил он и помедлил, словно ожидая, что она узнает имя, но Мэри только подняла брови.

– Боюсь, сэр, я понятия не имею, кто вы, – выпалила она, под его пристальным взглядом забыв про свой спектакль.

– Мисс Стивенсон? – уточнил он, неожиданно осознав свою ошибку.

Собственный растрепанный вид ощущался тем сильнее, когда Мэри заметила изящно вытканный шелковый жилет незнакомца, покрой его бриджей, чулки без единого пятнышка, дорогую кожу туфель и блестящие пряжки, в то время как на ней под рабочей одеждой была простая льняная блуза, которую она перешила из старого платья Фрэнсис, и залатанная нижняя юбка. Видневшееся на шее и запястьях кружево было заляпано краской. Мэри потянулась к горлу в тщетной попытке скрыть это, но лишь привлекла внимание к испачканным манжетам сорочки. Мужчина на пороге выглядел явно состоятельным, а она – не лучше деревенской служанки. Впервые Мэри не нашлась с ответом.

– Сударыня, прошу принять мои искренние извинения, – продолжил гость, улыбаясь ей так тепло, что раскаяния в голосе не чувствовалось вовсе. – Я послал вам письмо на днях, предупреждая о своем визите. Поверьте, у меня не было намерений врываться к вам без объяснений или заставать вас врасплох.

И хотя ситуация была явно неловкой, Мэри не могла устоять перед его обаянием. Мягкий, вкрадчивый голос с южным выговором гласных звучал как музыка, и слова лились неторопливо, точно стекающий с сот мед, показывая, что у него есть все время мира.

– Не имеет значения. Чем могу быть полезна?

– Я прибыл из Уилтшира, из города Оксли.

Брови Мэри поползли выше. Нечасто им доводилось принимать посетителей из таких далеких краев. Хотя и зная приблизительно, где это, за все свои