– Это произошло очень давно, – начала она едва слышно. – На свете жила одна семья, и было у них два ребенка: Иван и Марья. Были они еще совсем детьми, когда родители их умерли. Чтобы выжить дети решили покинуть деревню. Уйти на заработки, так сказать. Они разделились. Марья занялась рукодельем всяким, работала на другие семьи. А для Ивана судьба уготовила стать разбойником. Много лет с тех пор прошло, дети выросли и забыли друг друга. И случилось им однажды повстречаться. Полюбили друг друга Иван и Марья, да так сильно, что и разлучиться не могли. Поженились они. А как ночь свадебная прошла, стали друг другу о прошлом своем рассказывать. Тут-то и осознали они, что братом с сестрой являются. Поняли Иван и Марья, какой грех страшный совершили. И не могли они жить с таким грехом на душе. Отправились они ночью в чистое поле и там убили там себя. А наутро на том месте вырос цветок. И стали люди его называть Иван-да-Марья. Синие лепестки – это Иван. А желтые – это Марья. Так они и после смерти остались неразлучны. С тех самых пор цветок этот зовется цветком влюбленных. Молодые парни дарят их девушкам, прося руку и сердце. Если девушка приняла цветы, то скоро свадьбе быть.

Стефания замолчала. Солнце уже совсем скрылось за горизонтом, но всполохи костра хорошо освещали ее лицо. Я никогда не забуду эту маленькую, словно роса, слезинку, бегущую по ее щеке. Странно, но в моей груди тоже что-то сжалось от этой легенды. Не от того, что Стефания приняла мои цветы. А она приняла! Но Стефания же прекрасно понимает, что я не знал об этой традиции. Надеюсь, что понимает. А то ведь… Боже, какой я эгоист! Я ведь совсем не то хотел сказать. Я хотел сказать, что понял ее трепетное отношение к этой хоть и старой, но красивой легенде.

– Неужели они не могли и дальше жить вместе? Какая разница, что о них подумают? Тем более, что никто же не знал их тайну.

Стефания недоуменно посмотрела на меня, а потом нежно улыбнулась. Я понял, что сморозил очередную глупость, но при этом не почувствовал себя дураком. Скорее почувствовал себя ребенком, который толком ничего не понимает, но на него из-за этого не ругаются, а только слегка треплют по головке.

– Боги знали, – ответила Стефания. – Сами они тоже знали и не могли обманывать себя и других. Грех брату и сестре впадать в прелюбодеяние.

– В мире, где я жил, это никого не останавливало, – пробормотал я, надеясь, что Стефания не услышит. Но она услышала.

– Ты жил в мире, где давно уже нет Богов. Нет Богов, значит, нет и грехов.

Она задумчиво вздохнула, погружаясь в размышления.

– А как ты узнала о том, что ты та самая, – тут я замялся, не зная, как определить нынешнее ее положение.

– Я стала вспоминать.

– Вспоминать? Что вспоминать?

– Свою прошлую жизнь.

– Стоп, стоп, стоп. Ты хочешь сказать, что помнишь свою прошлую жизнь?

Стефания тревожно посмотрела на меня. Я понял, что надо бы поумерить пыл. Девушка действительно мало кому доверяла и, если уж я решил выяснить всё до конца, то надо быть сдержаннее.

– Так ты помнишь свою прошлую жизнь? – спросил я еще раз, но уже спокойнее.

– Не совсем. Я вижу обрывки воспоминаний. Словно бы видения какие-то. Но только знаю точно, что это уже было.

Стефания заворожено смотрела на огонь. Я вгляделся в её красноватый от всполохов пламени профиль. Девушка не врала и не преувеличивала, когда говорила о своих видениях. Ее речь была спокойной и уверенной. Определенно Стефания верила в то, что говорила. Вот только легче от этого не становилось.

– Скажи, а что именно ты помнишь?

– Я помню детство, старый дом. Помню некоторых друзей. Помню строгое, но красивое, лицо отца.

– А тот день? Ты помнишь свою гибель?

– Тоже только обрывками. Я помню большой зал с колоннами, широкое низкое окно и пропасть под ним. Даже сейчас я слышу шум воды, текущей внизу. Я помню прикосновение камней, настолько холодное, что я чувствую их даже через платье. Помню ненависть, прожигающую своими язвами мою душу. Как же я его ненавидела! Как же тогда злилась на всех! Я готова была уничтожить, убить их всех до единого. Но теперь этого нет. Я больше не ненавижу. Я сожалею о Басарге, так же как сожалею о том, что обрекла всех на страдания. Я была не права. Мы все ошибались.

Стефания снова задумалась. Видения из прошлой жизни опять предстали перед ее внутренним взором. По щекам девушки потекли слезы. Я хотел помочь ей. Но что я мог сделать?

– Ну, а что они все хотели? Ты злилась потому, что тебя силой заставляли выйти замуж. Это нормально.

– Не совсем.

– Что не совсем?

– Я не уверена, что возненавидела его из-за этого. Я была готова выйти за него, лишь бы всё было хорошо, но что-то случилось. Что-то, что заставило меня переменить свое решение. Именно тогда глубокая неприязнь сменилась лютой ненавистью. Тогда на фоне эмоций я схватила эти камни.

– И что же тогда произошло?

– Как ни старалась, я не могу этого увидеть. Бабушка говорит, что просто не пришло время. Видения приходят сами, независимо от того хочу я их узреть или нет.

Мы еще долго сидели этой ночью, наблюдая за игрой языков костра. Разговаривали мало. Все больше слушая тишину. А потом Стефания уснула, нежно сжимая в ладони прекрасные и таинственные цветы, что зовутся Иван-да-марья.

Мы тяжело поднимались на холм. Хотя нет, не так. Я тяжело, а Стефания легко и чуть ли не вприпрыжку, поднимались на очередной холм. Подъем был достаточно крутой. Я сопел, пыхтел, вздыхал, но не отставал от девушки ни на шаг.

В самом своем максимуме холм резко обрывался, открывая обширное пространство шумных бурых потоков метров в пяти внизу.

– Это что? – я ткнул пальцем в сторону грязных потоков.

– Мертвая река.

– Название не воодушевляющее. Не удивлюсь, если в этой реке живет какая-нибудь тварь, вроде Лохнесского чудовища. Да и цвет у воды какой-то не добрый.

– В этой реке не то чтобы чудовища, вообще, ничто живое не живет, Стефания грустно глядела на мутную воду реки. – Когда-то ее воды были чистейшими. Прозрачнее воды не встретишь нигде.

– Прозрачнее!

Я усмехнулся. Да тут такая боломуть! Словно сплошная жидкая глина течет. Стефания не заметила моих косых взглядов.

– После того, как проклятье пало на головы людей, вода приняла цвет крови и грехов. Ничто не может выжить в ее водах: ни животные, ни растения, ни даже материя.

– Материя?

– Вода разрушает все, что до нее дотрагивается. Будь осторожен, когда мы будем переходить реку.

– Переходить? Ты с ума сошла?

В том месте, где мы стояли, река в ширину достигала не меньше семисот метров. Нигде не было видно и намека на мост. Не собирается же моя подружка идти вброд?