– Нет ни малейших причин для беспокойства, – говорит медсестра и снова начинает открывать по очереди те же самые ящики, потом достает упаковку таблеток. – Вы просто немного перегрелись на солнце. Главное – отдохнуть, возвращайтесь домой, отдохните и не паникуйте.

Тут же рядом имеется маленькая раковина, медсестра наполняет водой две чашки и протягивает нам с Ниной, а еще она дает каждой из нас по таблетке. Хотелось бы знать, что она заставляет принять Нину.

– Карла, – говорю я, и та изумленно поворачивается, – надо позвонить моему мужу.

– Да, – говорит Карла, – мы уже обсудили это с Ниной.

И знаешь, мне совсем не нравится ее вялость, не нравится, что она сразу же не вскакивает и не делает того, что я прошу, и в конце концов приходится просить еще раз.

– Таблетки надо принимать через каждые шесть часов, будьте очень осторожны с солнцем и устройте себе сиесту в какой-нибудь темной комнате, – говорит медсестра и отдает упаковку таблеток Карле.

Рука Нины лежит на моей руке, и мне кажется, что она хочет удержать меня. Рука у нее бледная и испачканная. Роса высохла, но остались длинные грязные полоски. Это, разумеется, никакая не роса, но ты больше не поправляешь меня. Мне очень грустно, Давид. Давид. Мне страшно, когда ты так долго молчишь. Всякий раз, как ты мог бы что-нибудь сказать, но ничего не говоришь, я начинаю сомневаться, не сама ли с собой разговариваю.

Вы не сразу возвращаетесь к машине. Карла ведет вас с Ниной за руки. Вы часто останавливаетесь – то ты, то Нина, тогда две другие ждут. Потом, уже в машине, Карла сидит молча, крепко вцепившись в руль, так как покрытая щебенкой дорога требует полного внимания. Ни одна из вас троих не произносит ни слова, когда машина снова въезжает в ворота дома, у которого вы с Ниной этим утром уже побывали. Собаки сеньора Хесера тотчас пролезают между кустами живой изгороди и со всех ног несутся к машине, чтобы облаять ее. Собаки беснуются, но ни ты, ни Карла их словно не замечаете. Солнце стоит совсем высоко, и земля тоже пышет жаром. Однако ничего важного не происходит, и вообще, впредь ничего важного уже не произойдет. И мне начинает казаться, что ты так ничего и не поймешь, а значит, продолжать разговор нам с тобой не имеет смысла.

Но ведь что-то продолжает происходить. Карла останавливает машину у трех тополей, которые растут рядом с ее домом, есть и много других мелочей, о которых ты наверняка захочешь услышать.

Это уже не имеет никакого значения.

Нет, нет, имеет. Карла нажимает на кнопку ремня безопасности, и тот с резким щелчком возвращается на свое место, от этого щелчка мое восприятие действительности опять становится предельно четким. Нина заснула на заднем сиденье, она побледнела и, хотя я несколько раз зову ее по имени, не просыпается. Теперь, когда ее платье полностью высохло, я вижу расплывчатые пятна на полинявшей ткани, огромные и бесформенные пятна, которые похожи на замороженное скопление медуз.

Поверь, Аманда, это не имеет значения.

Я нутром чувствую, что надо продолжать.

– Придется помочь нашей принцессе, – говорит Карла и открывает заднюю дверцу. Потом она кладет руку Нины себе на плечо и вынимает ее из машины. – Сейчас вы обе хорошенько выспитесь.

Мне надо уйти отсюда, думаю я. Только об этом и думаю, глядя, как Карла с трудом закрывает дверцу кончиком ноги и идет к дому, неся мою дочку на руках. Нить так натягивается, что дергает меня и заставляет тоже встать. Я иду следом за ними, не отводя глаз от Нининой маленькой руки, которая висит за спиной у Карлы. Вокруг дома нет ни травинки, только земля и пыль. Дом стоит перед нами, сбоку от него небольшая конюшня. Чуть дальше изгородь, наверное, там и кончается загон для лошадей, но ни одной лошади нигде не видно. Я ищу взглядом тебя, Давид. Мне не хотелось бы встретить тебя в доме. Я должна получить обратно Нину, и тогда мы снова сядем в машину. Я не хочу входить в дом, но нам необходимо спрятаться от солнца, выпить чего-нибудь холодного, поэтому мое тело входит туда следом за телом Нины.

Это не важно.

Я знаю, Давид, но тебе все равно придется выслушать все до конца. Мои глаза не сразу привыкают к полумраку. Здесь мало мебели, зато полно всяких других вещей. Некрасивых и бесполезных. Какие-то рождественские ангелочки, какие-то большие пестрые коробки, составленные на манер комода, золотые и серебряные тарелки, развешанные по стенам, пластмассовые цветы в огромных керамических вазах. Я совсем иначе представляла себе дом твоей матери. Карла опускает Нину на диван. Диван плетеный, с кучей маленьких подушек. Передо мной овальное зеркало, я вижу, какая я красная и потная, за моей спиной – пластиковые ленты, из которых сделана штора на входной двери, дальше – тополя и машина. Карла говорит, что сейчас приготовит лимонад. Кухня находится слева от меня, я вижу, как Карла достает из морозильника форму для льда.

– Я бы хоть немного навела порядок, если бы знала, что ты придешь, – говорит она и тянется к полке, чтобы достать оттуда две чашки.

Я делаю пару шагов в сторону кухни и теперь стою почти рядом с Карлой. Кухня тесная и мрачная.

– А еще приготовила бы что-нибудь вкусное. Помнишь, я рассказывала тебе, какое печенье на сливочном масле умею печь?

Да, помню. Она рассказывала про печенье в тот самый день, когда мы познакомились. Мы с Ниной приехали утром, мой муж сказал, что не появится здесь до субботы. Я проверяла содержимое почтового ящика, потому что сеньор Хесер обещал оставить там для нас второй набор ключей, на всякий случай. Тогда-то я и увидела твою мать в первый раз. Она вышла из дому с двумя пустыми пластмассовыми ведрами и спросила меня, не показалось ли мне, что вода как-то странно пахнет. Я не знала, что ей ответить. После приезда мы воду почти не пили, кроме того, здесь все для нас было внове, так что, если вода и пахла как-то необычно, мы не могли вот так с ходу определить, нормально это или нет.

Карла озабоченно кивнула и пошла дальше по дорожке, которая тянулась вдоль нашего участка. Когда она возвращалась, я раскладывала на кухне то, что привезла с собой. И в окно я наблюдала, как она поставила ведра на землю, чтобы отпереть свою калитку, а потом снова поставила, уже чтобы запереть ее. Карла была высокой, стройной и, хотя в каждой руке несла по тяжелому ведру, теперь, разумеется, полному, шла прямо и изящно. Ее золотые босоножки прочерчивали на удивление прямую линию, словно она оттачивала выбранную для себя походку или манеру двигаться. Только когда Карла оказалась на галерее, она подняла глаза, и мы посмотрели друг на друга. Она предложила нам взять одно из принесенных ею ведер. Сказала, что другой водой сегодня лучше не пользоваться. Карла так настаивала, что я в конце концов согласилась, правда, у меня в голове мелькнул вопрос, не надо ли заплатить ей за воду. Но я побоялась обидеть соседку и вместо этого предложила приготовить для нас троих холодный лимонад. Лимонад мы пили на улице, сидя у бассейна и опустив ступни в воду.

– Я умею печь чудесное печенье на сливочном масле, – сказала Карла. – Очень было бы кстати сейчас с твоим лимонадом.