— Первый раз в час дня, а второй — в девять вечера?

— Да.

— На сегодня хватит. — Скаргин отбросил окурок. — До свиданья.

Сагайдачный недоверчиво глянул на следователя.

— А по мне, так прощайте, — сказал он и резко захлопнул дверь.

Скаргин сделал уже несколько шагов, когда раздался звук открываемой двери.

— Извините, если что не так, — услышал он за спиной.

Воздух постепенно прогревался. Редкие, похожие на упругие комья ваты облака неподвижно застыли в небе, черные стволы деревьев были влажными и, наверное, прохладными на ощупь.

Логвинов представил себе, что через минуту-другую вдруг лопнут почки, покажутся ярко-зеленые ростки, по-мультипликационному быстро потянутся к солнцу, не удержался, коснулся ветки и почувствовал, как между пальцами проскользнула тугая клейкая почка.

Он свернул в переулок, замедлил шаги, вдохнул полной грудью пахнущий приближающейся весной воздух и только после этого прошел сквозь витые железные ворота.

На веранде двухэтажного дома он увидел девушку. Она сидела в старом плетеном кресле и, облокотившись о перила веранды, смотрела вниз — на мальчика и девочку, игравших в прятки. Логвинов поднялся по лестнице, нашел дверь пятой квартиры, хотел позвонить, но кнопки звонка не обнаружил и постучал в дермантиновую обивку. За дверью не было слышно ни звука. Он постучал еще раз и, показывая на завешенное портьерой окно рядом с дверью, спросил у девушки:

— Не скажете, это окно относится к пятой квартире?

Она утвердительно кивнула. Логвинов постучал в окно и услышал, как девушка прыснула от смеха.

— Чему смеемся? — обернувшись, спросил он.

— А вы, случайно, не из милиции? — улыбнулась девушка.

— Мне нужна Татьяна Степановна Обухова.

— Зачем вам она? — поинтересовалась девушка.

— Это, извините, наше с ней личное дело.

Девушка снова засмеялась:

— Интересно. И какие же у вас со мной личные дела?

Логвинов откашлялся:

— Извините. Я действительно из милиции. Вот мои документы.

Таня посмотрела на удостоверение.

— А я, между прочим, уже двадцать минут вас жду. — Она встала, отбросила за плечи длинные черные волосы, перевязанные сзади малиновой ленточкой, и предложила: — Давайте побеседуем на воздухе. Мама оставила мне ключи. Под половицей. Но мне не хочется…

— Татьяна Степановна, с меня мороженое. Прошу вас! — Логвинов сделал широкий жест в сторону лестницы.

Таня посмотрела вниз и улыбнулась:

— Этот мальчик совсем не умеет играть. Сколько смотрю, он все ищет и не может найти.

— Просто девочка умеет прятаться, — сказал Логвинов, когда они выходили со двора.

В кафе-мороженое «Солнышко» вела винтовая лестница. Они поднялись по бетонным ступенькам, заняли столик в дальнем углу. Несмотря на то что было еще прохладно, цветные тенты, натянутые над столами, придавали кафе сходство с островком, окруженным по-августовски пляжной жарой, — так ярок был солнечный свет. Правда, желающих полакомиться мороженым оказалось немного: несколько школьников с пузатыми портфелями, пожилая пара и четыре девочки, которые, судя по количеству вазочек с мороженым, собирались поставить мировой рекорд.

Таня попросила виноградного сока, и Логвинов из солидарности взял сок и себе.

— Мама предупредила меня, что вас интересует, — сказала девушка, Сделав первый глоток. — Так вот, в первых числах января, незадолго до смерти дедушки, мама позвонила тете Ане и попросила, чтобы я пришла вечером в шесть часов.

— Зачем? — спросил Логвинов?

— Она купила мне материал на платье. — Таня сделала еще один глоток. — В шесть часов я пришла, но ее дома еще не было. Я решила подождать на веранде, как вас сегодня. Было уже темно, а лампочка над дверью перегорела. Я хотела уже идти, когда услышала, что кто-то поднимается по лестнице. Смотрю — мужчина. Странный такой: в темных очках, пол-лица шарфом закрыто. Прямо опереточный разбойник. — Заметив, что Логвинов улыбается, Таня сказала: — Тогда мне было не до смеха: на улице темно, лампочка не горит, во дворе никого нет. Увидел он меня, спрашивает: «Вы, случайно, не Таня Обухова?» Я даже испугалась. Откуда он меня знает? А он продолжает: «Где я могу видеть Евгения Адольфовича Пруса?» Я сказала, что деда нет дома. Мужчина поинтересовался, где он может быть. Я ответила, что обычно в такое время он гуляет по городу, а возвращается поздно, не раньше десяти часов. Тогда мужчина вытащил из кармана пальто фотографию, показал ее мне и спрашивает, не мой ли это дедушка.

— Ну и что?

— А то, что на фотографии в самом деле был дед, но сам снимок какой-то необычный, явно любительский, или, как я их называю, моментальный. Деда фотографировали в тот момент, когда он поворачивался к объективу или отворачивался от него.

— А формат снимка?

— Нестандартный. Бывает, сделают снимок, а потом обрезают со всех сторон лишнее и оставляют одно лицо.

— Вы сказали: странный мужчина. Кроме очков, шарфа… Кстати, в тот день было холодно?

— Градусов пятнадцать мороза.

— Значит, ничего странного в шарфе не было: он мог просто замерзнуть. Так в чем еще выражалась его странность?

Таня ненадолго задумалась и нерешительно ответила:

— Возможно, мне показалось, даже, скорее всего, показалось… Он все время смотрел на меня…

«Ничего удивительного», — то ли сказал, то ли подумал Логвинов.

— Он смотрел пристально, как-то особенно внимательно и даже протянул ко мне руку. Я испугалась и сказала, что сейчас начну кричать.

— Он угрожал вам?

— Сейчас я понимаю, что это глупости, но тогда я по-настоящему испугалась.

— Он был трезвый?

— По-моему, да. Может, маньяк какой-нибудь, как вы думаете?

— Возможно. — Логвинов отпил из своего стакана. — А что, похож?

— Не знаю. — Таня пожала плечами.

— А цель? — спросил Логвинов. — Он сообщил вам, для чего пришел?

— Сказал, что дед ему нужен как мастер по настройке музыкальных инструментов, что у него есть пианино, но настоящего настройщика найти трудно; он услышал о Прусе и решил пригласить его. По существу, в этом ничего удивительного нет; в свое время дед занимался настройкой, но зачем мужчина приносил снимок и где он взял его — до сих пор