Ох… едва сдерживаюсь, чтобы не цыкнуть. Быстро отворачиваюсь. Это выше моих сил. Не собираюсь смотреть на их нежности. В горле почему-то пересыхает. Еще пять минут назад в доме было свежо, сейчас же хочется проветрить. Стягиваю с шеи мишуру, как попало набрасываю на ель.

— Юлия Олеговна, — тенью подкрадывается экономка, — может, чаю? Идемте в кухню.

— Лучше какао с молоком.

Люсинда просьбу выполняет, однако напоминает:

— У Демида Леонидовича и Джулии такие крепкие и трепетные отношения. Хозяин любит госпожу. Не нарадуюсь. Вы тоже счастливы за сестру?

— Очень, — забираю со столешницы кружку. — Всеми фибрами. — Разогретый напиток в моих руках горячит еще больше. До испарины на лбу. — Надеюсь, во дворе под надзором охранников я могу постоять? Хочется подышать.

— Можно, — Люсинда поддакивает. — Глубже дышите, Юлия Олеговна. И мой вам совет — даже не думайте о Грозном. Не допускайте и мысли о нем.

— Я не просила советов.

Шагаю из дома, накидываю куртку. За пределами особняка чувствую себя гораздо лучше.

Снег скрипит под подошвами ботинок. Медленно схожу с крыльца, бреду по дорожке вглубь сада.

В спальне Демида горит свет. Наверное, мужчина убаюкивает великомученицу Хилл. Невольно морщусь. Ведь есть же в Грозном что-то нормальное, самая малость души осталась в нем светлой. Но пока в его окружении имеются такие пиявки, как Джулия, на человечность олигарха можно не рассчитывать.

— Юляш… — из потока размышлений меня выбивает странный шепот.

Вздрагиваю, оборачиваюсь к дереву и замечаю притаившегося в засаде Стефана.

Он выглядывает из-за широкого ствола, подзывая меня рукой.

— Что стряслось? — шагаю, а мужчина тут же прикладывает палец к губам.

— Тсс, охранники за территорией следят. Нас не должны услышать.

Схожу с дорожки, по щиколотку утопаю в снегу. Останавливаюсь рядом с водителем, отхлебываю из кружки какао.

— Можно? — тянется к моему напитку.

— Возьми… — ошарашенно отдаю посудинку.

Стефан прокручивает бокал и впивается ртом в то место на кружке, куда я прикасалась губами. Упоительно, с каким-то особенным наслаждением глотает какао.

— Сладко мне, Юленька, — облизывает языком свой рот.

Изумленно наблюдаю за водителем.

Стефан сбрендил? Или так соблазнить пытается? Если второе, то блондину нужно сначала отшлифовать свой талант обольщения. Играть роль мачо у Стефана получается неубедительно и немного смешно. Я улыбаюсь.

Голубые глаза сияют от лунного света и чего-то еще, о чем мне думать не хочется.

— В доме есть еще какао, — тактично произношу, не подаю вида, что заметила, как пристально смотрит на меня Стефан. — Сейчас попрошу Люсинду налить термос.

Разворачиваюсь, но мужчина задерживает меня, схватившись за рукав курточки. Впрочем, отпускает меня тоже быстро.

— Шесть лет я верой служил Грозному и завидовал Демиду, потому что рядом с ним всегда были красивые женщины. Особенно госпожа Хилл. Да, она эталон. Самая привлекательная из всех, что я когда-либо встречал. И тут появляешься ты… Юляш… точная копия моего идеала, — расплывается в ухмылке. — Я не рассчитывал на такой подарок судьбы.

— О чем ты?

Стефан обводит пальцем ствол, рисует сердечко.

— Я сразу понял твои намеки и хочу сказать, что это взаимно.

Проклятье. Как же неловко теперь перед Стефаном. Я говорила ему комплименты, подмигивала, хихикала, много чего делала на глазах у Демида.

Но теперь мне нужно как-то реабилитироваться, дать понять, что планов на водителя не имею. Желательно помягче, не обидеть. Пусть лучше Стефан думает, какая я мегера.

— Послушай, — старательно не обращаю внимания на рисованное сердце, — я не для отношений, беременная. И ты женат. У тебя семья, детки, наверное, есть…

— Трое. Старший в этом году в институт поступил, — будто бахвалится мне. — Но это неважно. Как говорится, не люби разведенного — с женой развелся и тебя бросит. Не люби вдовца — жену схоронил и тебя в гроб положит. Люби семейного… он жену любит и тебя любить будет.

— Ой, нет, — медленно пячусь.

— Почему? — искренне удивляется и стучит кулаком по дереву. — Я надежный, как корни этого дуба.

Я бы могла оскорбиться, крикнуть мужчине, что не такая. Но какой смысл метать бисер, если Стефан не тот человек, на которого мне хотелось бы произвести впечатление?

— Уверена, что супруга тебя любит больше всех. Не разбивай ей сердце, Стефан.

Все же возвращаюсь к дому.

Раздаются торопливые шаги. Водитель не унимается:

— Конечно. Серафима Яковлевна души не чает во мне, но моей-то любви хватит на вас двоих. Я не собираюсь бросать жену, не волнуйся, Юляш, — легонько дотрагивается до моего плеча. — Идем со мной в домик для охраны. Я незаметно проведу тебя в свою комнату и запру дверь. Никто не узнает.

Понемножку начинаю вскипать. Никогда прежде на моем жизненном пути не попадались такие настойчивые и прямолинейные мужчины.

— Отвали, пожалуйста, — стряхиваю его руку и сердито оборачиваюсь. — Не искушусь!

Последнюю фразу говорю слишком громко. Не настолько, что ее отчетливо слышно внутри дома, но вполне достаточно, чтобы привлечь внимание.

Реакция хозяина из комнаты на третьем этаже не заставляет долго ждать. Оконная створка хлопает, а мы со Стефаном синхронно поднимаем взгляд.

— Полонская! — называет меня по фамилии. — Я, конечно, понимаю, что у тебя гормоны, но изволь не устраивать любовные похождения у меня во дворе! Это недопустимо!

Отшатываюсь, чуть не падаю от возмущения и шока. Хорошо, что водитель успевает меня придержать.

— Простите, Демид Леонидович, — неожиданно вступается он, — Юлия в положении, а вы кричите. Так нельзя.

Грозный наваливается на подоконник:

— Действительно, беременная. И мне непонятно, какого черта ты делаешь рядом с матерью моего ребенка!

— Мы просто разговаривали.

Стефану не хватает духа признаться Демиду в симпатии ко мне. Трусость водителя, взрослого мужчины, ни капельки не задевает — мне все равно. А вот Грозный…

Я смотрю на Демида снизу вверх так же пристально, как он на меня. Терпеливо вздыхаю, изучаю его лицо. Брови сдвинуты к переносице, а уголки губ подрагивают. Грозный напоминает мне маску языческого бога войны. Он злой и непоколебимый.

Чем дольше разглядываю Демида, тем сильнее изнываю от мучительного желания взлететь в воздух, поддавшись древним инстинктам, обвить руками его шею, жадно притянуть к себе, как ту упругую ветку дуба, а потом…