– Что ты хочешь этим сказать?

– Я должен видеть, на что идут мои деньги. Наверняка вы ведете какой-то учет расходов.

– Учет расходов? – не поверил шейх и добавил с обидой: – Разве моего слова недостаточно? На мне висят и школа, и приют, и больница… Я ищу жилье вдовам и учу студентов. Я отвечаю за тысячу вещей, а ты хочешь, чтобы вдобавок я тратил свое время на… что именно? На отчетность для моего юного спонсора, который возомнил себя ревизором?

Щеки Али вспыхнули, но он не собирался отступать.

– Да.

Он достал кошелек из кармана. Монеты и драгоценные камни со звоном высыпались на землю и перемешались.

– В противном случае больше ты этого не увидишь.

Он поднялся.

– Ализейд, – окрикнул Анас. – Брат! – Шейх вскочил на ноги и загородил Али дорогу. – Ты это сгоряча.

Нет, сгоряча я начал давать деньги шафитскому уличному проповеднику, не изучив его подноготной, – хотел ответить Али, но прикусил язык и отвел взгляд.

– Прости, шейх.

Анас выставил руку вперед.

– Подожди. Пожалуйста. – В его таком невозмутимом голосе звенела паника. – Что, если ты увидишь все своими глазами?

– Увижу?

Анас кивнул.

– Да, – сказал он твердо, как будто принял решение в этот самый момент. – Тебе удастся сбежать сегодня ночью из Цитадели?

– Я… думаю, да, – Али нахмурился. – Не понимаю, какое это…

Шейх перебил его:

– Тогда встретимся у Врат Дэв сегодня ночью после иши. – Он смерил Али взглядом. – Оденься как вельможа из племени твоей матери – чем пышнее, тем лучше. Ты легко сойдешь за своего.

Али покоробили эти слова.

– Это не…

– Сегодня ты узнаешь, на что моя организация тратит твои деньги.

Следуя указаниям шейха, Али ускользнул с иши, ночного намаза, со свертком под мышкой. Пройдя в обход Большого базара, он нырнул в темный переулок, куда не выходили окна домов. Он развернул кафтан сочного бирюзового цвета, который так любили в племени Аяанле, откуда была родом его мать, и натянул поверх своей военной формы.

Следом он надел тюрбан такого же цвета, обмотав его вокруг шеи и подбородка по моде Аяанле. Потом настала очередь помпезного воротника из золота, инкрустированного кораллами и жемчугом. Али терпеть не мог украшения и считал их бессмысленным переводом полезных ресурсов, но он понимал, что ни один уважающий себя вельможа из этого племени не додумается выйти из дома без драгоценностей. В сокровищнице Али было полно богатств из родного дома его матери в Та-Нтри, но золотой воротник оказался буквально под рукой: его сестра Зейнаб уговорила Али надеть фамильную драгоценность на свадьбу Аяанле, которую ему пришлось посетить несколько месяцев назад.

Напоследок он достал из кармана крошечный стеклянный пузырек. Состав внутри напоминал свернувшиеся сливки. Волшебное косметическое средство на несколько часов окрасит его глаза в золотой цвет, свойственный всем мужчинам Аяанле. Али помедлил. Он ни на минуту не хотел менять цвет своих глаз.

Джиннов, подобных Али и его сестре, во всем Дэвабаде было по пальцам перечесть: чистокровная элита смешанной племенной крови. Джинны, разделенные на шесть племен самим пророком Сулейманом, как правило, предпочитали строить отношения со своими соплеменниками. Сулейман, собственно, потому их и разделил, чтобы спровоцировать между ними постоянные междоусобицы. Чем больше джинны воевали друг с другом, тем меньше оставалось времени изводить человечество.

Брак родителей Али носил цель прямо противоположную: это был политический маневр, призванный укрепить отношения между племенами Гезири и Аяанле. Их союз был странным и натянутым. Аяанле были богатым народом, во главу угла ставившим науку и торговлю. Они редко покидали свои роскошные коралловые дворцы и изысканные салоны в Та-Нтри – их родине на побережье Восточной Африки. В противоположность им Ам-Гезира таилась в самых знойных выжженных южноаравийских пустынях. По сравнению с Та-Нтри эта земля должна была казаться пустошью, а в ее опасных песках скитались поэты и малограмотные солдаты.

Но сердце Али принадлежало Ам-Гезире. Гезири всегда были ему роднее. Что иронично, с его-то внешностью: Али пошел в мать до такой степени, что это могло бы вызвать определенные сплетни, не будь его отец королем. Он был строен, высок и чернокож, как Аяанле, а строгий рот и высокие скулы были как будто перерисованы с его матери. От отца Али унаследовал только глаза цвета темной стали. А сегодня придется отказаться и от них.

Али откупорил пузырек и закапал в оба глаза по несколько капель. Он еле сдержался, чтобы не чертыхнуться. Как же жгло! Его предупреждали о такой реакции, но боль все равно застала его врасплох.

Плохо видя перед собой, он кое-как вышел к мидану – городской площади в самом сердце Дэвабада. В этот час там никого не было. Одинокий фонтан в центре площади отбрасывал длинные тени. Мидан окружала высокая медная стена, позеленевшая от времени. В стене на равных расстояниях были проделаны семь ворот. Шесть из них вели к секторам шести племен, а за седьмыми открывались Большой базар и перенаселенные шафитские кварталы.

Зрелище было фантастической красоты. Вот Врата Сахрейн: колонны в черно-белых изразцах, обвитые виноградной лозой, надламывающейся под тяжестью лиловых плодов. Рядом Врата Аяанле: две узкие шипастые пирамиды, увенчанные свитком пергамента и соляным бруском соответственно. Следом Врата Гезири: арка, идеальной линией вырезанная из сплошной каменной плиты, – народ его отца всегда пекся о функциональности больше, чем о внешней красоте. Ворота выглядели совсем непритязательно рядом с Вратами Агниванши с их дюжиной танцующих скульптур из розового песчаника, с миниатюрными, походившими на звездочки масляными лампочками, зажатыми в тонких руках каменных танцовщиц. Тут же были и Врата Тохаристан: створы из отполированного нефрита, отражающего ночное небо, украшенные затейливым резным узором.

Но как бы красивы все они ни были, последние ворота – ворота, которые первыми по утрам ловили лучи восходящего солнца, ворота исконных жителей Дэвабада – затмевали их все.

Врата Дэв.

Вход в племенной сектор огнепоклонников располагался ровно напротив Большого базара. Гигантские панельные створы были выкрашены в бледно-голубую лазурь, которую словно набрали прямо с умытого дождем неба. Треугольником в них были врезаны бело-золотые диски из песчаника. Распахнутые створы подпирали два гигантских латунных шеду – только статуи и остались от легендарных крылатых львов, которых по легенде седлали древние Нахиды, выходя на бой с ифритами.

Али направился к воротам, но не дошел и до середины площади, когда из тени выступили двое. Али остановился. Один из них сразу поднял руки в воздух и вышел под лунный свет. Анас.

Шейх улыбнулся.

– Мир твоему дому, брат.

Он был облачен в домотканую тунику цвета грязной воды, а голова против обыкновения была непокрыта.