И даже если окажется, что изменить будущее он не в силах, он встретит его лицом к лицу.

Он глубоко вздохнул и ответил:

– Конечно.

Зора задержала на нем взгляд еще на пару мгновений.

– Ну что ж, тогда решено, – проговорила она наконец.

– Может, снимешь уже капюшон? Ты в нем похожа на посланника смерти, ей-богу, – сказал Роман, когда они поднимались по лестнице в фойе отеля.

И хотя темная ткань скрывала от Дороти его лицо, она отчетливо почувствовала, как в эту секунду Роман неодобрительно косится на ее одеяние. Она вскинула руку, невольно скользнув пальцами по обезображенной коже. Шраму был уже год, но воспоминания о боли еще были свежи в памяти. Почти каждую ночь ей снилась та страшная минута. Она часто просыпалась с бешено колотящимся сердцем и в полной уверенности, что лицо и руки у нее в крови.

Дороти поправила капюшон, понадежнее пряча лицо.

– Ты только представь, какие слухи тогда пойдут! – сказала она. – У каннибала из Нового Сиэтла нет половины лица! Как будто обо мне и без того мало судачат.

– И все-таки. Завтра вечером мы будем убеждать горожан в том, что мы – их спасители. И у нас ничего не получится, если они и дальше будут считать тебя чудовищем.

Повисла пауза. Дороти чувствовала пристальный взгляд Романа на себе и то, что в эту минуту он гадает, как лучше поступить: то ли извиниться за то, что назвал ее чудовищем, то ли надавить сильнее?

Это новое «я», которое Дороти пришлось выбрать, оказалось поистине противоречивым: с одной стороны, ей приходилось вести себя жестко и агрессивно, чтобы держать циркачей в узде, с другой же – страшные сплетни о ней не давали горожанам проникнуться к ней доверием.

Невозможно было одновременно сыграть роли и спасителя, и чудовища; и дьявола, и святого.

– Да ладно тебе, не драматизируй, – отмахнулась она, стараясь сохранять непринужденный тон. – Мне нравится быть монстром и наводить ужас на весь город.

Роман посмотрел на нее и отвел глаза, не проронив ни слова. Он явно видит, что ее беззаботность искусственная. Роман умел читать мысли одним взглядом, и это страшно выводило Дороти из себя, потому что догадаться, о чем думает он сам, было совершенно невозможно. Взгляд его синих глаз всегда был отстраненным и хладнокровным, а на лице царило невозмутимое выражение. В отличие от Дороти, он умел поддерживать в Цирке дисциплину безо всяких зверств и без труда очаровывал всех – от безобидных старушек до беспощадных Фигляров.

Дороти отвернулась, поморщившись. Несправедливо это, как ни крути.

В фойе отеля всегда было сыро, а пол блестел от влаги, принесенной циркачами с причалов на подошвах ботинок. Стены и мебель были покрыты черной плесенью.

И все же, несмотря на разруху, старый отель – с его дубовыми колоннами, стенами, обитыми парчой, и полами, выложенными изысканным паркетом, – поражал своей красотой. В здании был оборудован бассейн, который, как это ни иронично, затопило после землетрясения, и теперь над черными водами возвышалась только его сводчатая стеклянная крыша. У отеля имелся и внутренний дворик – тоже, увы, затопленный, но по-декадентски прекрасный. На безмятежной водной глади неспешно покачивались мягкие кресла и изящные торшеры.

Но самым прекрасным местом в «Фейрмонте» был гараж. Он наполовину ушел под воду, и снаружи казалось, что внутри все тоже затоплено по самую крышу. Но на самом деле это было не так. Лучшего тайника для огромной машины времени было не найти. Другого такого места в городе Дороти не назвала бы. И если Мак потребует возместить ему долги, очень может статься, что гараж у них заберут.

– Всегда ведь можно вернуться к привычной схеме, – заметил Роман, стряхивая с ботинок влагу, когда они зашли в фойе. – Можно прямо сегодня послать Фигляров на охоту.

Дороти притихла, обдумывая его предложение. Оно было разумным – если отправить циркачей в город, то к утру они как раз награбят нужную Маку сумму. Но тогда доверие, которое она так старалась завоевать трансляциями, в один момент улетучится. И они вернутся ровно к тому, с чего начинали год назад.

– Нет, – твердо сказала она наконец. – Мы не можем на это пойти.

В этот час в фойе почти никого не было, но Дороти заметила в дальнем углу зала нескольких Фигляров и отчетливо уловила, как в комнате повисло напряжение, стоило ей появиться на пороге. А следом до ее слуха донеслись приглушенные голоса – это циркачи начали перешептываться, сбившись в стайку.

«Смотрите, кто пришел!»

Губы Дороти изогнулись в привычной усмешке. Она нисколько не походила на ту улыбку, которую с ней так тщательно отрабатывала мать, – застенчивую, милую, манящую. Нет, эта ухмылка была точно остро заточенный нож. Казалось, о нее и впрямь можно порезаться, если подойти слишком близко.

Вновь повернувшись к Роману, она продолжила, рефлекторно понизив голос:

– Если честно, мне кажется, что Мак блефует. Деньги для него не столь важны – это лишь средство для достижения какой-то цели.

– Возможно, – согласился Роман. Он остановил на Дороти внимательный взгляд, точно намереваясь что-то добавить, но промолчал и, тряхнув головой, поспешил к циркачам.

Дороти проводила его задумчивым взглядом. Она и без слов догадывалась, о чем он сейчас подумал, потому что в голове у нее роились те же мысли. Пускай они и не знают, чего на самом деле хочет от них Мак Мерфи, но уже очевидно, что удовлетворить его запросы будет непросто – как непросто будет и расстаться с тем, что он потребует.

Фигляры оживленно что-то обсуждали. И хотя столпились они в дальнем углу комнаты, слышимость здесь была такой хорошей, что Дороти разбирала, о чем они говорят.

– Ты его своими глазами видел? – недоверчиво поинтересовалась Элиза, одна из Фигляров. Природа наградила ее холодной, даже какой-то суровой красотой: льдисто-голубыми глазами, густыми черными бровями, бледной кожей, которая издалека казалась белоснежной. – Или тебе кто-то рассказал, что он там был?

– Лично! – заверил ее собеседник по имени Донован низким, густым голосом. Дороти всегда казалось, что его плечи и грудь слишком уж широки для такой непропорционально маленькой головы. Донован поправил пистолет, висевший на ремне, и хмыкнул. – Никаких фокусов он не выкидывал – попивал себе пиво, и только. Но с каким видом он там восседал, вы бы знали! Точно он – хозяин этого мира, не меньше. Вот гаденыш!

Третий Фигляр, смуглый парень по имени Беннетт, улыбнулся, обнажив белоснежные зубы. Он был ниже и худощавее Донована, и, хотя его голова была вполне пропорциональна телу, Дороти ни разу не приходилось убедиться в том, что в ней бывают ценные соображения. Зато Беннетт был очень трудолюбив и верен.

– Как-то слабо верится, дружище, – сказал он Доновану. – Ты, видать, что-то напутал. Они обычно заседают в том мерзком баре неподалеку от старого кампуса…