Еще вчера, ожидая встречи с Томкой и мучаясь сомнениями, рассказывать ей про Антона или нет, Магда, как это ни было ей противно, постаралась в подробностях вспомнить их с Антоном разговор. И в конце концов она убедила себя, что слово «пожалеешь» относилось исключительно к материальным благам, которые она утратила, отвергнув его предложение руки и сердца – роскошный дом, машину, меха-бриллианты и путешествия по миру. Слова «считай, что тебя уже нет» означают лишь то, что оскорбленный Антон навсегда выкинул ее из своей жизни. А странное чувство опасности Магда объяснила исключительно расстроенными нервами. А теперь вот она вновь вспомнила об этом чувстве… И теперь она сомневалась, только ли в нервах дело…

И еще… Если убийца ждал ее на дороге, он должен был знать, что она там появится. И узнать об этом он мог только от Антона. Томка… Томка могла сказать Антону… Просто упомянуть вскользь, что в субботу у них с Магдой посиделки… Антон знал, что она пойдет провожать Томку, он знал все ее привычки…

Нужно позвонить Томке, спросить, не рассказывала ли она Антону об их планах?

Магда дернулась за телефоном, вскрикнула от боли и вновь упала в кресло. И опомнилась…

Нет, ни в коем случае нельзя звонить сейчас Томке. Во-первых, уже ночь, и своим звонком она перебудит мамулю-бабулю, во-вторых, Томка не дура, она поймет, что в такое время не звонят по пустякам, всполошится, начнет выяснять, полезет к Антону, тот догадается, что засветился и… бог знает, чем все это кончится… Нет, лучше потом, как-нибудь в разговоре, невзначай… Беда только в том, что Томка на днях опять умотает на свои гастроли…

И что теперь со всем этим делать? У кого искать защиту? Идти в полицию? Бесполезно… Что она скажет? Она не разглядела машину – ни марку, ни цвет, не говоря уже о номере… Она не видела человека, который сидел за рулем. Если она скажет, что у него холодные уверенные глаза, ее засмеют. Хороша примета!..

Если она скажет, что подозревает Антона, ее тоже засмеют. За рулем сидел не он, да и мотив слабоват. Нанимать убийцу для женшины, отказавшей во взаимности? Ну, знаете… Она, Магда, конечно, не может пожаловаться на недостаток мужского внимания, но на роковую женщину, вокруг которой кипят страсти с убийствами, она не тянет.

Магда вспомнила, как она выглядит сейчас, с синяком на скуле, представила себе скептические переглядывания ментов, когда она расскажет им про страстную любовь Антона, в которую, кстати, сама не особо верит, и решила, что в полицию она не пойдет.

Так, и что в сухом остатке? Ничего, кроме синяков, ссадин и леденящего страха, когда начинаешь вспоминать… Господи, милостивый, помоги забыть этот вечер… Как теперь жить, ходить по улицам, по магазинам, ездить на работу?

Господи, а Томка? Что если все это коснется и ее, ведь она так близко и к ней, и к Антону? Как выпутаться самой и вытащить Томку? Как найти, унюхать хоть какой-нибудь след? Ни на один вопрос ответа нет, и непонятно, где его искать. И никого нет рядом…

Похоронная процессия была немногочисленной – Елена мало с кем водила дружбу. Сослуживцы, несколько соседок, его коллеги да Мишаня – давний и верный друг еще по старой службе, вот и все.

Вот и все – эти три слова за последнее время стали рефреном его жизни. Алексей Кутмин смотрел, как кладбищенские мужики сноровисто засыпают могилу, в которую опустили Елену, и повторял про себя: «Вот и все, вот и все…»

На Сашкиной могилке уже цвели какие-то цветы, их сажала Лена. Жалко их – на будущий год он поставит общий памятник Лене и Сашке, и цветы придется убрать. Надо подумать, может их выкопать и посадить на новое место…

Рабочие уже вкопали временный памятник с надписью: «Кутмина Елена Леонидовна», сформировали холмик, люди стали подходить с венками и букетами, церемония приближалась к концу, и он опять подумал: «Вот и все».

…После гибели Сашки Лена попала в больницу с нервным срывом, но две недели назад ее выписали, назначив кучу лекарств и порекомендовав, как водится, покой и свежий воздух. Алексей хотел отвезти ее в санаторий, но Лена категорически отказалась. А пять дней тому назад она покончила с собой. Выбрала время, когда он ушел в магазин, поднялась на последний этаж их дома и выбросилась из окна подъезда…

Как он будет жить дальше, Алексей не думал. Жизни в ее обычном понимании, с ясными целями и задачами – делать свою работу, зарабатывать деньги, кормить семью, растить и учить ребенка – больше не существовало. Теперь нужно было одно – найти и уничтожить ту бледноглазую тварь, которая убила его ребенка и сделала невозможной жизнь его жены. Это трудно, да, почти невозможно, но он должен…

Кто-то тронул его за плечо, и он обернулся. Сзади стоял верный друг Мишаня.

– Леш, пойдем, – позвал он. – Народ уже в автобусе сидит. Нужно ехать в кафе, на поминки… Ты должен там быть.

– Миха, – Алексей посмотрел на друга в упор. – У тебя в отделе есть место?

– Вернуться хочешь? – Мишаня усмехнулся и вытащил пачку сигарет. – Место есть, только я тебя не возьму. Думаешь, не понимаю, что ты задумал? Будешь искать его, дурью маяться, а работу работать не будешь. А кому за тебя отдуваться?

– Ты прав… – Алексей вытянул сигарету из Мишаниной пачки и закурил от протянутой зажигалки. – Лучше на вольных хлебах… Считай, что я этого вопроса не задавал. Только ты мне все материалы покажешь.

– Знаешь же, что дело в Москву забрали. Он не только… – Мишаня запнулся, – не только здесь наследил. По всей России и ближнему зарубежью погулял, крови на нем немерено… Достанут его и без тебя, Леша… И не имею я права никаких сведений тебе давать, да и нет на него почти ничего, если честно…

– Мишаня, дурачка-то не включай! Смышляев этот, которого он завалил, здешний! На стрелка у тебя ничего нет, но на него-то есть! Кто он, что он, за что его… Это ниточка к той твари! И в столице у тебя связи есть, ты руку на пульсе будешь держать и мне сообщать!

– Леша!..

– Миха! Знаю все слова, которые у тебя на языке, понимаю тебя! Но и ты меня пойми! Не поворачивается у меня язык такое говорить, но скажу: если бы твою Людочку, как моего Сашку… как цыпленку головку бы свернули… – Алексей смял в кулаке сигарету, повернулся и пошел к выходу. Мишаня сгорбился и пошел за ним. У ворот кладбища он догнал друга и положил руку ему на плечо. Алексей обернулся и посмотрел Мишане в глаза. Дальше они пошли вместе…

Владимир Ильич Москвин быстро шел по коридору. Он всегда так ходил, почти летел, «со свистом», как говорили его сослуживцы. Если он проносился мимо стола с бумагами, те взмывали в воздух, как птицы. Встречные, завидев его, отступали с дороги и прижимались к стенам.

Только у кабинета начальника Москвин замедлил шаг, постучал и, получив разрешение, вошел.

– А, Володя! – Иван Андреевич поднялся из-за стола, пожал Москвину руку и показал на стул. – Наконец-то вернулся! Садись, рассказывай. Ну что, это он? Впрочем, нет, давай по порядку, с подробностями…

Владимир Ильич сел и положил на стол папку с бумагами.