Сердце гулко билось, и не верилось, что все, что она говорит, правда.

– Я лично позаботилась о том, чтобы здоровьем твоей матери занялись самые лучшие врачи столицы. Ее определили в частную клинику.

И мое сердце тут же оттаяло, когда она заговорила о моей маме.

– Как она там? О Боже…огромное вам спасибо, вы не представляете, как я вам благодарна.

Высокомерно подала мне руку, и я придалась к ней губами.

– Не знаю, как она, но ты сможешь узнавать сама. Вот личный номер ее врача. Я сказала, что ему будут звонить от меня. Конечно, тебе нельзя себя обнаружить…но справляться о ее здоровье ты сможешь напрямую.

– Божеее, я не знаю, как мне вас благодарить!

– Самая великая благодарность – это не забывать о милости, тебе оказанной.

– Я никогда не забуду!

Воскликнула горячо, и она мне снова улыбнулась.

– Я слыхала, что ты хочешь сама подобрать себе слуг? Ты можешь это сделать.

– Я… я бы хотела, чтобы мне прислуживала Ари, номер двадцать один…она…

– Эскама?

Брови архбаа сошлись на переносице, и она вся выпрямилась.

– Да…она…она была мне близка, и я бы хотела, чтобы она…

– Исключено. Эскамы не могут становиться личными слугами фавориток и кого бы то ни было из наложниц. Эскамы – это низшее звено и, если ты хочешь подольше продержаться там, где ты сейчас находишься, тебе следует выучить наши законы!

– Я выучу… обязательно.

– Конечно, выучишь. С завтрашнего дня с тобой начнут заниматься. Ты выучишь законы, наш язык, наши обычаи и историю нашей династии. Иначе…о чем с тобой вообще можно говорить.

– Архбаа Роксана!

Мы обе резко обернулись, и у меня все замерло внутри – я увидела Вахида. Такого величественного, красивого настолько, что замирает сердце.

– Законы созданы для того, чтобы их переписывать и менять, и кому это делать, как не императору.

– Сынок!

Роксана поклонилась, а он поднес ее руку к губам и посмотрел на меня, его глаза вспыхнули, опустились к декольте платья, и снова посмотрел в глаза, обещая взглядом все муки ада.

– Как ты сказала? Номер Восемь? ЕЕ сегодня приведут к тебе…Фаворитка может высказывать свои пожелания, а я решаю – выполнять их или нет.

Улыбнулся, и по всему моему телу прошла адская дрожь возбуждения. Господи! О чем я думаю в восемь утра!

– Только тебе это решать. Хоть раньше эскамы не имели право ни на что…кроме столовой! А теперь…Увидимся за завтраком.

Она развернулась и демонстративно вышла из комнаты, оставив нас наедине. Тут же с грохотом захлопнулась дверь, повернулся сам по себе ключ в замке.

– Кажется, ты должна меня отблагодарить!

Сказал он и вздернул голову.

– Все, что пожелает мой император.

Посмотрел на меня дикими голодными глазами.

– Встань на колени…Лана!

– А как же завтрак? – робко спросила я, медленно опускаясь перед ним на колени и прикрывая ресницами горящие страстью глаза.

– Сейчас я буду завтракать! ТОБОЙ!

Они хоронят родителей, любимых, братьев и сестёр и плачут, обвиняя небеса в потерях, но смиренно принимая их. Но люди никогда не прощаются насовсем со своими детьми. Даже опустив их тела в холодную землю, они не отпускают до конца души, раз за разом призывая их к себе…либо, наконец, окончательно сдавшись, следуя за ними добровольно. Часто с улыбкой облегчения на губах.

У. Соболева и Вероника Орлова. «Не люби меня»

Верх сумасшествия. Но ведь любое благородство таит в себе целую палитру ярких оттенков безумия. Способность не просто отказаться от личной выгоды в пользу другого человека…пресловутое благородство…или всё же один из признаков сумасшествия?

Страшное место. Склеп. Страшное даже для вампира. Для Короля вампиров. Давно не заходил сюда. С тех пор, как похоронил их обеих…

***

Три года назад…

Влад Воронов никогда не думал, что это произойдёт вот так. Нет, он всегда представлял свою смерть в бою. В сражении. В противостоянии с достойным соперником. И он давно не молился Богу, но всегда мысленно просил того только об одном: пусть его уход произойдёт не на глазах его близких. Пусть последние воспоминания о нём будут, как о живом, о сильном, о настоящем мужчине и истинном короле.

Чувство беды появилось из ниоткуда. Чувство опасности, вгрызшееся в самое сердце со всей дури…оно вдруг взорвалось в голове яростным криком брата, от которого он отрекся. Влад не мог не узнать его голос. Вскочил на ноги, схватив меч, и выбежал из палатки, в которой они провели день, чтобы спасти жалкую горстку оставшихся в живых его подданных.

Король оглядывался по сторонам, крикнув Габриэлю и Артуру. Но, оказалось, что Мокану рядом не было.

«Где ты?»

Два слова, ответ на которые казался безумием.

«Курд идёт за вами. Беги, Воронов. Беги, твою мать, так далеко, как только можешь!»

Влад зажмурился, пытаясь сбросить это наваждение. Впервые брат разговаривал с ним таким образом. И впервые король засомневался в своём решении не отвечать. Словно что-то толкало его отозваться…но тут же перед глазами появились сотни трупов, десятки семей, искалеченных и убитых руками того, кто взывал сейчас к нему.

И Воронов мысленно отправил вершителя к чёрту…чтобы через секунду поднять на ноги свой маленький отряд.

– Чёрта с два я побегу с остальными, – Кристина скрестила руки на груди, всем своим видом демонстрируя решимость.

– Ты с ума сошла? – Влад нетерпеливо оглянулся на Габриэля в надежде, что хотя бы тот воздействует на жену, но на лице зятя было абсолютно такое же упрямство.

– Вы оба с ума сошли? Габ, бери свою жену, я тебе и только тебе доверяю свою семью. Переведи их за границу в Мендемай и возвращайся за мной.

– Ни за что, – голос Кристины сорвался на крик, – я не оставлю тебя одного против нейтралов.

– Со мной останутся Артур, Макар и Виктор. А вы обеспечите защиту остальным. Что может быть важнее этого?

– Макар и Виктор могут проводить отряд в Мендемай, а мы останемся сражаться.

Спокойный безапелляционный тон Вольского сопровождался громким стоном разочарования Влада и благодарным взглядом жены.

Влад резко пригнулся, уходя от удара меча Курда, с равнодушным лицом рассекавшего воздух хрусталём. Короля не покидало ощущение, что Глава играется с ним, словно кот с мышью, позволяя сохранить иллюзию, что мышке удастся сбежать. О чём думал король в этот момент? О том, какими шёлковыми были волосы сына, когда он коснулся их губами на прощание. О том, почему поцелуй Анны, его женщины, его лучшей части, казался таким голодным, словно ни он, ни она не могли насытиться этими мгновениями единения. О том, почему не взял сегодня её…почему не отвёл в сторону от лагеря, где в последний раз насладился бы её телом.