Сато, однако, сразу ответил:

– Так, из-за ерунды. В море у Сеуты поскандалил с капитаном, тот меня и высадил. Делать нечего, вот и продал себя в легион.

Куниэда отпил немного пива и, выдержав паузу, снова спросил:

– Но сейчас ведь началась гражданская война, и, наверное, вам приходится нелегко. Повсеместно идут бои, здесь стало опасно, так что игра наверняка не стоит свеч.

Сато рассмеялся, обнажив зубы.

– Да нет, я бы не сказал. Чем опаснее дело, тем больше выигрыш. Да и поздно мне отказываться. У меня ведь контракт на три года, уйду до срока – расстреляют как дезертира.

Куниэда скрестил руки на груди.

– Как строго у вас – нельзя уйти, пока не кончится контракт. Я-то думал, что в легионе гораздо мягче условия.

Сато покачал головой:

– Я тоже так думал, но все оказалось иначе. Дисциплина здесь построже, чем в регулярной армии. Муштруют так, что кровью рвет, а когда доходит до схватки, первым в бой посылают легион. Не выложишься – не выживешь. Нормальным людям здесь делать нечего.

– Из Японии здесь только вы?

– Я слышал, в других отрядах тоже есть человека два-три. Встречаться мне с ними не приходилось, но вроде бы кто-то есть еще.

– Да что вы говорите! Но это же поразительно – японцы взялись за оружие, чтобы участвовать в гражданской войне так далеко от родины. Если бы об этом узнали в Японии, это было бы во всех газетных заголовках.

– Бравый японский солдат добровольно взялся за ружье, чтобы воевать с коммунизмом, или что-то ироде тот, да?

Наверное. На родине сейчас набирают силу именно такие настроения.

Сато прищурил глаза, подавляя улыбку.

– Ты еще молодой. Поверь, ничего особенно возвышенного в моей службе нет. В легионе нет ни одного достойного человека. У каждого какой-то грех на душе, каждый изменил имя, спасаясь от кого-то, каждый приходит в легион, скрывая прошлое. Так что…

Куниэда покраснел – Сато правильно понял его слова как дежурную лесть. Сато и сам, наверное, был одним из тех, кто вступил в легион, чтобы скрыться от чего-то, но спросить об этом Куниэда не решился.

Сато отодвинул стул и достал из кармана брюк часы на цепочке. Взглянул на них и сказал:

– Ну вот, уже скоро перекличка. После полудня мы выступаем. Так что я пойду.

– Скажите мне напоследок, откуда вы родом, – торопливо проговорил Куниэда. – Если хотите, могу передать весточку вашим родным. Я могу связаться с Японией через Сен-Жан-де-Люс.

Сато положил на стол деньги за пиво – за них обоих – и встал.

– Родился я в Токио, но с детства был прирожденным бродягой, и с тех пор, как уехал из Японии, прошло уже много лет. У меня нет ни родного дома, ни семьи. Так что спасибо, не нужно.

Куниэда нехотя поднялся.

Ему хотелось еще о многом расспросить Сато, но тот счел разговор законченным.

Куниэда протянул ему руку:

– Мне было очень приятно с вами познакомиться. Желаю вам удачи в бою.

Сато крепко сжал ему руку.

– Спасибо. Учись на благо родной земли.

С этими словами Сато ушел в сторону улицы Приор.

Сато Таро. Гильермо.

Это имя навсегда запечатлелось в его памяти.

Рюмон Дзиро глубоко вздохнул.

Сато Таро. Человек, который во время испанской гражданской войны сражался в легионе за генералиссимуса Франко. Значит, были все же и другие Японские добровольцы, кроме знаменитого Джека Сираи, которые взялись тогда за оружие в далекой, чужой стране. И, что самое главное, были они на стороне мятежников!

Куниэда Сэйитиро, закончив свое повествование, неторопливо пил воду из стакана.

Тикако Кабуки сидела не шевелясь, ее лицо было бледным, а руки впились в лежавшую на коленях сумочку. Рюмон положил на стол блокнот, в котором делал записи.

– Удивительная история! Она заинтересовала меня как в профессиональном плане, так и лично.

Куниэда слегка склонил голову.

– В таком случае я не зря потратил свое время.

– Позвольте спросить, больше вы ничего не слышали о Сато Таро, в Испании или в Японии?

– К сожалению, после той встречи я ничего о нем не слышал. Я даже не знаю, жив ли он.

Рюмон выдержал паузу.

– Значит, есть шанс, что он еще жив?

Куниэда выпрямился и моргнул.

– Ну, на это я бы не рассчитывал. В Иностранном легионе смертность была высокая, и даже если допустить, что ему удалось не погибнуть на войне, маловероятно, что он жив до сих пор. Если считать, что тогда Сато Таро было тридцать, получается, что сейчас ему уже было бы за восемьдесят.

Рюмон закурил.

Здравый смысл говорил ему, что Сато погиб в гражданской войне. И даже если он выжил в боях и вернулся в Японию, война должна была оставить на нем свой след, и след тяжелый.

Время тогда было такое, что доброволец, воевавший на стороне Франко против коммунизма, не мог не стать знаменитостью, газетной сенсацией. Однако Рюмон знал, что ему никогда не попадалась на глаза ни одна статья ни о Сато Таро, ни о Гильермо.

Когда Рюмон еще только начинал работать журналистом, он провел довольно много времени в Библиотеке японского парламента и в «Журнальном хранилище» Ооя, разыскивая в старых журналах и газетах материалы о гражданской войне в Испании. Тогда-то он и нашел в журнале «Ханаси» за одиннадцатый год эры Сёва (публиковавшемся издательством «Бунгэй сюндзю») несколько заметок на интересующую его тему.

Например, там были опубликованы записи Миядзава Садако, жены фигурировавшего в рассказе Куниэда Миядзава Дзиро, младшего секретаря представительства Японии в Испании, излагавшие историю их бегства из Мадрида.

Там же было опубликовано интервью с человеком по имени Ямасита Кохэй, который одно время служил солдатом в испанском Иностранном легионе. Этот документ мог бы осветить какие-то стороны рассказа Куниэда, но, насколько Рюмон помнил, Ямасита служил в легионе задолго до начала гражданской войны. К тому же, поскольку в то время, когда у него брали интервью, он уже давно вернулся в Японию и работал где-то в Синдзюку поваром, трудно было предположить, что судьба когда-либо сводила его с Сато.

Рюмон загасил сигарету и сказал совсем уже другим тоном:

– Господин Куниэда… Я хотел бы спросить вас. Нельзя ли в какой-нибудь форме опубликовать то, что вы мне только что рассказали?

Услышав эти слова, Тикако быстро окинула обоих взглядом.

Куниэда распрямил спину и вытер рот платком.

– Не думаю, что из моей истории можно сделать статью. И дело давнее, да и память у меня не твердая. Не могу сказать, что мне очень нравится ваша идея.