Томас медленно открыл глаза, разогнулся. Лицо без эмоций.

Тем временем Тимур старался подняться – но не мог. Он выглядел как дрищеватый четвероклассник, который под усмешки физрука пыжился в очередной раз отжаться – но не отрывался от пола. Что-то давило на спину – будто поверх накинули стокилограммовую плиту…

Тимур понимал, что жизненно важно сейчас встать и начать действовать, – иначе убьют. Жилы на шее напряглись, от усилий он весь раскраснелся.

Эдвард подошел – и коснулся его лба.

Через пару секунд Тимур размяк. Его подбородок гулко треснулся о паркет.

Он крепко спал.

– Какой вечер! – сказал Эдвард. – Две взрослые сферы! Да в какой-то проклятой дыре!

– А-а-а… – протянула Наташа.

Она села – и попыталась отползти от «пирамиды». Но ползла задом – в никуда, ничего, кроме трупов, не видя.

Ее платье задралось, каштановые волосы спутались. С них капала кровь.

– А-а-а…

– Да, феноменальная удача, – грустно ответил Томас.

Эдвард вытащил карманные часы.

– Теперь можно не переживать, даже если «рваный» помрет, – сказал он. – Ладно, Томас. Тащи обоих в машину, я приберусь. И с Наташей закончу…

С виду хрупкий, похожий на библиотекаря Томас легко поднял на плечо Тимура. Затем схватил за воротник свитера Костю и поволок его к выходу.

Голова Немесова вывернулась из рук Кости и подкатилась к ногам Наташи.

– Ма… Ма… Мамочка… – прошептала она.

Эдвард приблизился к ней. Наташа хотела отшатнуться – но на нее тоже упала многопудовая плита. Сложно было даже пошевелиться.

Эдвард вздохнул, повернулся в сторону «пирамиды» – и присел на корточки.

// В айсе исповедуют опасные идеи.

– Вот, Наташа, может быть, ты сейчас уразумеешь, что значит «озаренные смертью», – сказал Эдвард. Он кивнул на груду тел. – Взгляни на этих мертвых людей – я теперь специально еще проще объясняю, на настоящем примере…

И теперь представь, что они живы – и дальше плетут свои никому не интересные истории… Что дальше? Они жили и жили – а потом состарились и тихо сдохли в своих однотипных зассанных постельках.

Как миллионы других людей.

Интересно? Нет!

Скажи мне, кто вспомнит их лет через сто – когда скончаются их внуки и правнуки?

Да никто! Они жили так, как будто их и не было для человечества, – и так многие сейчас живут, большинство…

Они как капли в океане. Неразличимы в волнах, сколько не вглядывайся… Вот, прослушай еще раз.

Он прокашлялся, вытянул руку.

– Твой путь – унылен и банален.

Ты выбрал серо жить и умирать.

Итог – посредственен, печален:

Забвение тебе вторая мать.

Теперь ты понимаешь?..

Смысл речи до Наташи доходил смутно – она была слишком напугана и ошарашена увиденным. Но она поняла, что Эдвард под конец в очередной раз прочел стихи, – и это пробрало ее могильным холодом.

Кровавая сцена перед ней ужасна – так убить могли только изверги. Однако смотреть на это и декламировать стихотворения, красиво вторить ритму руками и привлекательно улыбаться – казалось Наташе за пределами человечности. Чем-то настолько человеку чуждым, что она инстинктивно, несмотря на проведенную вместе ночь и свои мечты и надежды относительно Эда, – определила его как врага.

И Наташа вдруг осознала, что вскоре ее тоже убьют.

– Пожалуйста, Эдя, не убивай меня, – зашептала она. – Я ничего не видела… Я никому не расскажу… Клянусь. Пожалуйста…

– Ты совсем дура? – усмехнулся Эдвард. – Я как раз и прошу тебя посмотреть на них – держи свою пустую башку прямо и глаз не отводи, ясно? Иначе я буду держать.

Так вот, Наташа, я продолжу объяснять… Сейчас все эти люди мертвы – но как ярко они мертвы, ты видишь? В этом и заключается смысл.

Многих людей ты знаешь, которые умерли так? Неа. А об этих – напишут в газетах, за счет сочной смерти их блеклые, скучные истории станут интересны и известны всему миру! Может, о них когда-нибудь напишут книжку! Или даже снимут фильм!

Они войдут в культуру – но почему? Потому что их истории «озарены смертью» – понимаешь теперь, что это значит?

Они как подкрашенные капли в океане – их видно издалека.

Они родились не бабочками, но молью – но они прекрасны, как моль, сгоревшая в огне свечи…

– Эдя, пожалуйста, Эдя, у меня мама… Она меня ждет. Пожалуйста, я не хочу умирать.

// В айсе безжалостны.

Эдвард поднялся.

– Слушай:

Едины в смерти, но от нас зависит,

Насколько мы достойно завершим свой путь.

Так сделай это главной из всех миссий –

Хотя бы в яркой смерти знаменитым будь.

Губы Наташи задрожали. По щеке заскользила слеза.

Эдвард коснулся ее виска. Наташа замерла – даже моргать и дышать прекратила.

– Не грусти, балда, ты же будешь известной, – сказал он. – Я напишу о тебе стихотворение…

Из глаз, ушей, рта девушки брызнула кровь.

Эдвард отпустил ее – и Наташа мягко завалилась на спину. Звонко ударились о паркет костяшки ее пальцев.

Эдвард вздохнул и задумчиво посмотрел на мертвую. Пробормотал:

– Пусты глаза… затихли ураганы… ТадАда филигранна…

Из кармана брюк он вытащил небольшой стальной слиток, издалека напоминающий зажигалку «зиппо». Это был оттиск – оружие Эдварда.

В отличие от Томаса, руками Эдвард не махал – это удел недоучек. Прямоугольник обернулся струйкой металлической воды, которая закружилась вокруг его правого запястья и пальцев. Эдвард был элитой айсайцев и оттиском владел мастерски.

Железо плавно вонзилось в шею девушке, чуть пониже колье. Затем оттиск поднял отрезанную голову Наташи и положил ее рядом с головой Немесова – лицом к лицу.

Тычками ботинок Эдвард развел ноги Наташи так, чтобы по форме они напоминали сердечко.

Эдвард довольно хмыкнул: пожалуй, не только Томас потенциальный соперник Магнуссону.

Он начал обходить гостиную – и поливать стены огнем. Пламя вырывалось из указательного пальца – как из огнемета.

// В айсе поджигают дома.

Вспыхнули шкафы, занавески, рояль и полки с фальшивыми наградами. Завизжали монархи, расплавились золотые настенные часы…

В последнем углу внимание Эдварда привлекла картина – «Вечерний звон» Левитана.

В дыме и жаре, при дурном освещении оказалось тяжело определить ее качество. К тому же надо торопиться – все-таки две взрослые сферы были лучше одной.