Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мне всегда надо было заслужить их любовь и уважение – но сделать это практически невозможно…
Надо было сделать что-то выдающееся… Что-то легендарное…
Я впахивал в учебе на грани сил – чтобы услышать в конце: «Неплохо – но мог бы и лучше»…
Я не могу им этого простить.
Они до сих пор думают, что я ничтожество… Они жалеют, что усыновили меня.
Но все увидят.
И они – увидят.
Я добьюсь!..
// В айсе дети получают недостаточно любви и внимания.
Екатерина в тот час подумала, что Эдвард хоть и говорит, что ненавидит мать и отца, – но все равно в глубине души их любит. Иначе – зачем ему их признание?..
А вот Татьяне Эдвард рассказал о своем будущем и жизненной цели.
Эдвард сознательно созидал свою жизнь как некую историю, которая имеет завязку, кульминацию и развязку. Он говорил, что его история останется в веках – это цель его существования.
И главное – у Эдварда был план, как этой славы достичь.
Эдвард считал, что все люди ищут счастья, смысла своего существования – и какое-то дело, к которому они могли бы приложиться и почувствовать себя хотя бы на время частью целого. И, как следствие, истории таких людей – это истории поиска счастья, смысла и приобщения к чему-то большему.
Но с точки зрения эстетики – это скучно, указывал Эдвард. В памяти человечества остаются не счастливые или горькие, не осмысленные или бесцельные – а только интересные истории. И чтобы история жизни стала Легендарной – надо пытаться жить не счастливо-осмысленно, а интересно – и это главное. Поэтому в своих поступках должно руководствоваться не разумом и не сердцем – а эстетикой развития сюжета.
История жизни Эдварда станет всемирно известной – так как он всегда выбирал наиболее эстетически интересный путь жизни. В результате Эдвард частенько совершал несуразные выходки, которые делали его несчастнее…
У Эдварда была железная уверенность в том, что однажды он прославится. В мире он воспринимал себя всадником, едущим через толпу крестьян к сияющему дворцу…
Он восхищался знаменитыми айсайцами: Ивицким (чья смерть, по мнению Эда, задержалась лет на сорок), Магнуссоном (которому нужно как можно скорее отдать концы, чтобы не стать как Ивицкий) и Сахи (этому следует грациозно умереть). Истории видных «шимпанзе» Эдвард анализировал со всей тщательностью и безжалостностью, как биолог – дохлых букашек через микроскоп.
Однако в качестве побочного эффекта своей идеологии Эдвард на окружающих смотрел не как на людей – живых, одушевленных существ со своими чувствами и мыслями. А как на неоконченные и зачастую скучные истории.
Человек для Эдварда становился арт-объектом, внезапная и яркая смерть которого была бы, скорее, кстати…
А если глядеть на людей как на сюжеты – им невозможно сочувствовать. И их гораздо легче убивать.
На второй-третий день Эдвард начинал тяготиться девушкой – и брался подготавливать ее к смерти. Ему заранее хотелось объяснить, почему он ее убьет.
Эдвард желал наполнить гибель девушки смыслом – и в первую очередь убедить в необходимости ее убийства самого себя.
Он заводил разговор о смерти, который был отрепетирован у него, как мантра, практически дословно на многих жертвах.
– Вот – смерть!.. Вроде бы в корне отвратительное явление, если вспомнить все эти кишки и розоватый мозг, растекшийся под ступней, и прочее. Но включи воображение, поднапряги извилины – я введу тебя в тему!..
Понимаешь, тут надо смотреть шире, чтобы понять, что смерть – это фундаментальная и первостепенная красота, которая дана нам в жизни. Вот скажи, Татьяна, что может быть важнее и красивее в этом мертвом и беспощадном для человека мире – чем, собственно, сама его жизнь?
Как можно сравнивать красоту какого-нибудь автомобиля – и красоту жизни? Красоту природы (я имею в виду дохлой природы, пустыни и скал) – и красоту жизни?
Твою красоту – и красоту жизни?
Понимаешь? Жизнь – это чудо, это самое красивое и чудесное, что существует в нашей Вселенной.
А что есть жизнь? Запомни, моя несмышленочка: любая жизнь – это история. Родился, прожил – и умер. Базовый сценарий – один и тот же как для человека, так и для червя.
Но у человека – какое различие сюжетов! Какие есть прекрасные сюжеты, по которым пишутся книги, снимаются кино, которые вдохновляют нас и поучают – а какие есть отвратные, банальные и бессмысленные!
Пустые истории!
Пустые жизни.
Смерть – это конец и венец истории, яркая точка в человеческой судьбе – и почему-то воспринимается всеми негативно. А ведь смерть – тоже прекрасна! Ее надо воспевать!
Смерть Сократа – великолепна, не так ли? А смерть Христа – так вообще изумительна! Даже Герострат – и тот собственной гибелью переписал свою посредственную историю в нечто… съедобное.
Чего, скажи мне, стоят их жизни – без их смертей?..
Ноль! Их истории живут в веках, передаются из уст в уста – благодаря тому, как они умерли, а не как они жили.
Смерть даже убогую, скучную жизнь-историю может превратить в нечто прекрасное и вечное – и, наоборот, увлекательная жизнь свернется невзрачно и неинтересно из-за несвоевременной, чаще всего припозднившейся смерти…
Любая жизнь может выйти как красивой, так и отвратной – и все зависит от того, в какой момент и каким образом поставить точку…
Ты уяснила? Ты… согласна?
Кивни!..
Умница… Итак, жизнь – это самое прекрасное, что есть во Вселенной. А смерть – это самое важное, что есть в жизни.
// В айсе исповедуют культ смерти.
За проведенную в Москве неделю Эдвард убил двух девушек. Каждой перед смертью он говорил, что это – ради ее известности.
Труп Екатерины он запихнул в морозильник видного грузинского ресторана на Арбате. Популярность ресторана даже повысилась – но только среди московских силовиков и каннибалов, вскоре он прикрылся.
А Татьяну Эдвард обнаженной распял на звезде торгово-развлекательного комплекса «Атриум» – он решил внести свою лепту в развитие современного искусства…
В итоге стихотворение о Наташе Эдвард написал сразу о трех девушках. Озаглавил его «НЕТ» – Наташа, Екатерина, Татьяна. Вот оно:
Бурлила кровь в глубокой ране,
И грудь – застыла навсегда.
Пусты глаза – затихли ураганы.
Не будет больше гневаться она.
Пускай. Судьба ее печальна,
Финал же – поэтичен и красив.
Она была никем – но стала Тайной,
Лишь землю кровью оросив.