— С вами все в порядке? — спросила я, что-то мне лицо ее не понравилось.

— В порядке, — машинально повторила она, сунула свою лапку в пакет и, отвернувшись, захрустела вкусненьким.

Ну как вкусненьким. Пахло оно… н-да. Гентбарцы, как порядочные насекомые, вечно жрут всякую гадость, желательно, хорошенько перегнившую и, в данном конкретном случае, высушенную. Идиоматическое словосочетание "свежий потрох" — тягчайшее оскорбление, между прочим.

Но дрянь в пакете, если мне не изменяла память и не подводил нюх, была натуральным наркотиком. Вроде алкоголя для людей и с примерно таким же воздействием на нежный организм гентбарской девочки. Обычно крылатые дамы следят за своей красотой и такое не употребляют, это считается дурным тоном, удовольствием низших гендеров вроде тех же чабис. Но губернаторше, видно, было уже все равно. Ишь, глазки как косят… надралась красавица порядочно. Еще не в самый хлам, но близко к тому. И куда благоверный ее смотрит?

— Я боюсь за него, — вдруг сказала она, и взгляд у нее собрался в сплошную боль, перестав быть пьяным. — Боюсь за моего Скива… Он же… Он летает над жерлом вулкана! Что со мной будет, если лава сожжет его? Как мне быть — без него? Я не смогу.

Неожиданно. Я поняла это так, что наш красавец ввязался в очередную смертельную авантюру. Он может, с него станется. Не завидую тем, кто с ним связался. У них нет шансов.

— Все будет хорошо, — тихо сказала я, осторожно касаясь пальцами руки гентбарки.

С пьяными главное не спорить. А то разойдутся, и будет веселье всем.

— Правда? — с детской надеждой спросила она.

— Правда, — кивнула я. — Но вам бы к себе уйти… И отдохнуть.

— Не хочу, — отказалась она, и снова сунулась в пакет.

И уйти бы. Решил человек… то есть, гентбарка… накушаться до синего пульса, не мое дело. Но я обратила внимание на ее потемневшие ладошки, на скрутившиеся спиральками белоснежные волосы и все поняла.

— Ну-ка, дайте сюда эту гадость, — выдернула у нее из рук пакет и кинула в мусорник, тот радостно чавкнул, принимая порцию материи для дезинтеграции с помощью старой доброй формлуы е равно эмце квадрат. — Не ешьте больше эту дрянь!

— С чего это вдруг! — возмутилась губернаторша. — Элинипи, вы с ума сошли!

И выдала фразочку, у меня аж уши свернулись в трубочки. От муженька набралась? Или сама как-то еще до свадьбы прониклась? Отличная элитная парочка, прямо замечательная, два сапога!

А потом ей резко поплохело — надо думать! И она красиво сползла на пол, накрывшись своими чудными крылышками, а меня тут же скрутила ее охрана, решив, что это я их драгоценную хозяйку окормила, отравила и теперь неизвестно что собираюсь над нею творить.

Две чабис с кулаками размером с мою голову, что я против них сделаю, я же не спецназ… как Январь… Пришлось обложить их по всей родословной и пригрозить карой со стороны лантарга Поункеваля.

— Да отпустите вы меня наконец! Хозяйкой своей лучше займитесь! Она беременна.

— Э, — озадаченно выдала одна из них.

— М, — глубокомысленно продолжила другая.

Называть разумом то, чем гентбарцы-чабис в обиходе пользуются, слишком громко. По части сообразительности у них большие проблемы. Но эти две, похоже, немного думать умели. Они отпустили меня, одна сразу вызвала через свой терминал врача и счастливого папашку, вторая попыталась помочь своей госпоже, за что была ею же, пришедшей в себя, и обругана ушескручивающими конструкциями на чинтсахе-матерном. Я как лингвист оценила стиль: безукоризненный.

После чего поспешила смыться с этого праздника жизни как можно быстрее, остро жалея, что вообще связалась.

Надо было оставаться с Таськой!

И не искать себе приключений.

Я вернулась к себе в унылейшей тоске, захотелось напиться, до синих соплей вот прямо, но я мужественно удерживала себя от этакого неразумного порыва. В прошлый раз, поддавшись сплину, я напилась. И чем окончилось? Попыткой исполнить Таськины советы, танцами в питейном заведении, мордобоем и Поункевалем, от которого мне теперь по гроб жизни не отпихнуться. Жаль мужика, но… черт… Может, ему надоест, и он сам отстанет. Но я понимала, что надежда — слабенькая.

Скорее он меня достанет, и я сдамся.

Я как представила себе все это. Всю эту… свадьбу. Поцелуй. И то, что потом. Весь этот хвисипп Сразу захотелось пойти повеситься. Ну, что за жизнь, ну, что я за дура-то такая, ну почему я не могу влюбиться в мужчину, который любит меня?! Подавай мне того, до кого не дотянуться при всем желании.

Январь.

Да, я думала о нем — не сказать, чтобы непрерывно, но постоянно. Как же жалела, что не осталась тогда! Но это только в развлекалках любовных так: увидела, влюбилась, все бросила. Разворачивают яхты, отменяют все встречи, у них пропадают дорогущие билеты, срываются сделки века, даже планеты взрываются без них, а им плевать. Они любимого не отпускают так, как отпустила сглупу я.

Не знаю, сколько времени я ела себя. Долго, наверное. А потом вернулась Таська.

По задумчивому виду, влажно блестящим глазам и блуждающей рассеянной улыбке я поняла, что подружка влюбилась. Опять. И, как всегда у нее, до смерти. До чего же еще-то.

— Пили сюда, — я похлопала по дивану рядом с собой. — Рассказывай.

Таська плюхнулась рядом, сгребла в охапку сразу две диванных подушки и с мечтательным видом начала:

— Он прекрасен!

— Логично, — кивнула я, — когда у тебя другие были.

— Ты не понимаешь, Эля! Он невозможно, невыносимо прекрасен! Второго такого нет на свете.

— Свежо предание, — если Таську в такие моменты не окорачивать и не спускать немного с облака на землю, то унести ее может очень далеко.

— Мы плавали вместе в бассейне. Потом прыгали с вышек. Потом снова плавали. Как он плавает, ты бы видела! Он плавает, как бог.

— Амфибия, что ли? — недоверчиво спросила я.

Амфибии у нас в Федерации были, целых две расы. Но, положа руку на сердце, влюбиться в рыбу, пусть даже разумную и млекопитающую — это чересчур даже для Таськи…

— Да ну тебя, — отмахнулась она. — Никакая не амфибия, вполне сухопутный. Но ве-ли-ко-леп-ный! Веселый. Славный. Замечательный. Знает столько разных смешных историй.

— И? — спросила я. — Вы уже того? Пори-оки?

— Фу, что за пошлость! — обиделась Таська. — Вот так сразу, на первом свидании?!

— Да ты и на половине свидания можешь, — не осталась я в долгу.

Крыть ей было нечем, подобное за ней в паре случаев числилось. Великая любовь, все дела. Которая закономерно окончилась великим крахом. Таська-Таська… Снова ты влипла. Ну, что с тобой делать?

А ее несло дальше:

— У него такие руки! Тонкие, красивые, произведение искусства, а не руки. У него та-акие ресницы! У него такой взгляд. Волосы… — она изобразила руками нечто волнообразное, кудри, должно быть. — И он такой… такой… такой… Ве-ли-ко-леп-ный!