во всех районных центрах рестораны были одинаковыми? Кому в голову пришла такая мудрая мысль?

Официант накрыл на стол. Шадиман с жадностью выпил два стакана боржоми, потом чокнулся с племянником коньяком и объявил его тамадой.

— Тамада, когда за столом всего два человека? — удивился Гоча.

— Обязательно, — пробасил Шадиман. — Даже если ты один будешь сидеть за столом, ты должен быть тамадой для самого себя, иначе слыханное ли дело?

— Тогда вы…

— Смолоду нужно учиться вести застолье. В твои годы я уже бывал тамадой на свадьбах. Начинай!

Гоча наполнил стаканы. Заморив червячка, Шадиман обвел взглядом зал и опять стал ругать типовой проект.

— Построить в Поти и Хашури одинаковые здания для ресторанов, разве же это разумно? Конечно, нет! Поти стоит на берегу моря, в низине, летом там жарко, зимой тепло, поэтому здание ресторана должно быть там белым и легким. Белое здание на фоне моря приятно для глаза. А представь себе что-либо подобное в Хашури! Да оно в первое же лето за неделю почернеет, а зимой будет как ледник. В Поти часто идут дожди и нет пыли, в Хашури же наоборот… В Поти морозы очень редко достигают двух-трех градусов, а в Хашури частенько бывает больше пятнадцати. Теперь понятно? Но кто у нас тамада — я или ты? За тобой тост.

На лице Гочи изобразилось смущение. Он чувствовал себя с дядей неловко, хотя среди своих друзей считался очень независимым и не в меру бойким.

— С вашего позволения я скажу тост.

— Позволяю, говори.

— Я предлагаю выпить за нашу землю.

— За какую это «нашу землю»? — с вызовом спросил Шадиман, взглянув племяннику в глаза.

— За Итхвиси…

— Что за ерунда! Мы сами себя обманываем. Почему Итхвиси твое или мое? — с какой-то яростью, возбужденно сказал Шадиман и, глотнув вина, снова накинулся на племянника. — Ну почему Итхвиси наше? Что мы там имеем? Усадьбу? Сад с виноградником? Пастбища? Нет! Дом там у нас не стоит, нет ни сада с виноградником, ни пастбища, ни мельницы! А ты говоришь — мое Итхвиси, моя земля… Земля Гочи Шарангиа — это студенческий городок, проспекты Руставели и Чавчавадзе, Дворец спорта, стадион, парк Ваке и тбилисские кинотеатры… Ведь это так, и ты, дорогой племянничек, должен смотреть правде в глаза. Ты что, кончишь университет и поедешь в Итхвиси? Так я тебе и поверил! Итхвиси существует само по себе, ты — сам по себе, и говорить тут не о чем… Моя земля? Земля Шадимана Шарангиа?

Шадиман на какое-то время замолчал, прищурился, словно вспоминая что-то, а потом потер ладонью лоб и сказал с усмешкой:

— Земля Шадимана Шарангиа — это ресторан в Херге. Да, хергский ресторан — мое небо и земля. Все двадцать четыре часа в сутки я кручусь там. А Итхвиси завладел Галактион Шарангиа. У него в Итхвиси горит очаг, пасется его корова, лает его собака. И поэтому — да здравствует Галактион Шарангиа!

Взглянув на часы, Шадиман подозвал официанта, расплатился, а потом дядя и племянник торопливо поднялись наверх, на второй этаж, взяли чемоданы и поспешили на вокзал.

Поезд вот-вот должен был отойти, когда Гоча внес чемоданы в купе спального вагона.

— Спасибо, — пробубнил Шадиман и, прижав племянника к груди, расцеловал его в лоб и щеки, а потом вдруг стукнул себя ладонью по лбу и как сумасшедший закричал:

— Боржоми! Боржоми! А то твой дядя погиб, Гоча!

В узком проходе вагона было тесно от стоявших там людей, и, когда Гоча пробрался к выходу, поезд уже тронулся.

— Пропал я, — с горечью сказал Шадиман, безнадежно махнув рукой, и расстроенный вошел в купе. Увидев сидевшего у окна пассажира, он смутился и, извинившись, сел у двери.

На столике стояли две бутылки боржоми.

— Не хотите? Еще холодный, — с улыбкой сказал Реваз и протянул бутылку.

— Нет, нет! Не беспокойтесь!

— Не стесняйтесь, возьмите!

— Ну хорошо, так и быть, но только до Мцхета! Там я обязательно раздобуду.

Шадиман взял бутылку двумя руками. Она была холодная, и холодок от ладоней пробежал по всему его телу. У Шадимана заблестели глаза.

— Раз так, будем знакомы: Шадиман Шарангиа.

— Реваз Чапичадзе, — глухо сказал Реваз и пожал Шадиману руку.

— Чапичадзе? Реваз Чапичадзе? Слыхал, определенно где-то слыхал вашу фамилию… Чапичадзе… Реваз Чапичадзе… — несколько раз для себя повторил Шадиман, медленно проводя рукой по лбу и пытаясь вспомнить, где он мог встречаться с Ревазом.

— Пейте, а то будет теплый, — сказал Реваз и, чтобы Шадиман не чувствовал себя неловко, сам взял вторую бутылку.

— Дай вам бог здоровья, — с признательностью сказал Шадиман, выпив разом полбутылки боржоми.

— Пить вино, когда есть такая вода, — это же преступление, но иногда попадается такой тамада, что оказываешься в безвыходном положении. Ни за что от тебя не отстанет — будет заклинать именем матери, жены, детей, живыми и мертвыми и своего добьется.

Шадиман допил боржоми, громко рыгнул и, смущаясь, извинился. Словно оправдываясь, он продолжал:

— Вчера вечером я случайно попал на день рождения сына моего друга. По-моему, — сказал Шадиман, повышая голос, — это бессмыслица и уродливость. Сначала человек должен заслужить чего-то в жизни, а потом уже можно отмечать его день рождения. Да… Но мне кажется, что я слишком много говорю, а мы, по всей вероятности, уже подъезжаем к Мцхета.

Поезд проскочил мост ЗаГЭС. На станции Шадиман вместе с проводником направился к ресторану.

Оставшись один в купе, Реваз откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.

…Ваке, Имеретинская улица. Уже опустились сумерки, и на улицах зажглись фонари. Дом Реваза погружен в темноту, а у соседей светятся окна, открытые навстречу вечерней прохладе. По Имеретинской улице идет семья Чапичадзе. Впереди — Русудан и Сандро, за ними — Татия и Дареджан. Они неслышно входят во двор, и Дареджан с детьми задерживается у калитки. Русудан тяжелым шагом поднимается по лестнице. Она устала, устала так, что с трудом одолела лестницу. Нехотя открыв дверь, она включила свет, и дом сразу словно повеселел, засмеялся дом Чапичадзе. Русудан заглянула во все комнаты и, не найдя мужа, нахмурилась. Дом Чапичадзе тоже загрустил… В комнату Реваза неслышно входит Сандро и начинает собирать разбросанные на столе книги.

…Поезд тронулся, и Реваз очнулся. Оказалось, что в купе он один. Поезд пронесся мимо станции Дзегви. Реваз вышел из купе, но, и в тамбуре не найдя Шадимана, махнул рукой: «Наверное, он остался в Мцхета, и нужно будет что-нибудь сделать с его вещами. Хорошо еще, что хоть знаю его имя и фамилию. Придется вызвать начальника поезда и сдать чемоданы, пусть найдет хозяина.