Я вздрогнул и невольно отложил кофтенку подальше. Словно незамечая моей реакции, Элеонора неслась дальше:

— В тот день Рита надела брючки от Гальяно, колготы«Премиум», пятьдесят долларов за упаковку, эксклюзивное белье от «Дим», если скажу,сколько стоит комплект, трусики и лифчик, тебя стошнит. Повесила на шеюнесколько золотых цепочек, в ушки воткнула сережки от Тиффани, на запястьепристроила часики от Картье, надушилась парфюмом Живанши, имей в виду, это однаиз самых дорогих и престижных фирм, влезла в сапоги от Гуччи, норковую шубейку…И дополнила ансамбль свитерочком из подземного перехода? Нонсенс!

— Может, он ей очень понравился, по цвету,например, — пожал я плечами, — берлинская лазурь! Ярко, насыщенно.Рите шли такие наряды.

— Ты плохо знаешь женщин, — вздохнула Нора, —если Маргоша нацепила на себя прикид с помойки, значит, ее вынудили к этомучрезвычайные обстоятельства. Вопрос, какие?

Она вытащила сигареты и замолчала. Я смотрел на свитерок. Намой взгляд, эту вещичку совершенно не отличить, во всяком случае, издали, оттех шмоток, которыми забиты шкафы девчонки. Мне кажется, Нора слегкапреувеличивает значение этого пуловера. Ну купила девушка себе приглянувшуюсявещь, эка невидаль. Схватила кофту, прибежала к подружке и мигом переоделась.По-моему, все ясно и понятно. Вполне в женском духе, сразу нацепить на себяпонравившуюся тряпку…

— Собирайся, — велела Нора, хватая свитерок.

— Куда?

— Поедешь к этой Потаповой Наташе и велишь ей прийти комне, прямо сейчас. Сама побалакаю с девчонкой.

— А вдруг она не захочет?

— Ты постарайся, убеди ее.

Выплюнув последнюю фразу, Нора развернула кресло ивыкатилась в коридор. Я со вздохом влез в халат, открыл дверь в ванную иуставился на отросшую за ночь щетину. И женщины еще смеют стонать по поводуежемесячных дамских неприятностей! Попробовали бы они каждое утро бриться!

— Слышь, Вава! — гаркнула Элеонора.

Я уронил станок в раковину.

— Господи, как вы меня напугали!

— Нежный ты у нас, цветок душистых прерий, —хмыкнула Нора. — Вот что, скажи этой Наташе, что бабка Риты, дамавзбалмошная и непредсказуемая, хочет отдать все носильные вещи внучки той изподруг, которая приедет первой. Живо примчится.

— Вы и впрямь собираетесь это сделать?

Нора пожала плечами:

— Пусть уж лучше их доносит не слишком обеспеченнаядевушка. А то придется вывезти на помойку.

Честно говоря, последняя фраза слегка резанула мой слух, ноНора человек жесткий, если не сказать жестокий. Впрочем, подумайте сами, можетли быть сентиментальной дама, нажившая многомиллионное состояние исключительноблагодаря своему уму и деловой хватке?

В институте Наташи Потаповой не было.

— Она сегодня не приходила, — сказала староста ихгруппы, хорошенькая рыжеволосая толстушка.

Я сел в «Жигули» и набрал номер телефона.

— Алло, — ответил высокий нервный голос.

— Позовите, пожалуйста, Наташу.

— Кто говорит? — рявкнула весьма невежливо дама.

Очевидно, мать Потаповой кавалеры дочери довели до последнейточки кипения. Решив ее не злить, я мирно ответил:

— Вас беспокоит дядя подруги Наташи. Меня зовут Иван,если можно, передайте ей трубочку.

— Невозможно, — буркнула тетка.

— Ее нет дома?

— Наташа скончалась.

— Что? — не понял я. — Что вы хотите сказать?

— Ната умерла, — пояснила женщина, — вчеравечером. Родители, как понимаете, в шоке.

От неожиданности я отсоединился и тут же вызвал Нору.

— Она умерла!

Элеонора, мигом сообразившая, что к чему, поинтересовалась:

— От чего?

— Не знаю.

— Так выясни.

— Как?

— О господи, Вава! Отправляйся к ней домой, расспросиродственников.

— Думаю, им сейчас не до разговоров!

— Вава, — сердито сказала хозяйка, —преступление можно раскрыть только по горячим следам. Действуй!

— Но как я войду к ним в дом? Под каким предлогом?

— О боже! Купи букет пошикарней… Разменяй сто долларовмелкими купюрами, положи в конверт. Скажешь, студенческая группа собрала напоминки. У тебя есть деньги?

— Да вы же вчера дали мне на непредвиденные расходы.

— Вот и действуй.

Ощущая страшную неохоту, я превратил одну зеленую бумажку вкучу голубых и розовых, выбрал восемь красных роз и покатил в район Марьино, надругой конец города.

Дверь Наташиной квартиры стояла нараспашку. В небольшойприхожей были кучей навалены сапоги, ботинки, а с вешалки буквально падаликуртки, шубы и дубленки. Пахло тут какими-то сердечными каплями — то ливалокордином, то ли корвалолом.

Я потоптался у входа, потом снял пальто, ботинки и пошел напоиски хозяев.

— Здравствуйте, — сказала стройная девушка,курившая на кухне, — вы кто?

— Да вот, — пробормотал я, показывая на букет иконверт, — от деканата. Материальную помощь выписали, уж извините, большене вышло.

— Значит, вы из Наташиного института, — уточниладевчонка, — из деканата? Преподаете у них?

Вот почему я не люблю врать. Стоит начать, и процессстановится неуправляемым. Одна неправда тянет за собой другую, громада лжирастет, словно снежный ком. Но делать нечего, раз принялся лгать, приходитсяпродолжать.

— Да, моя специальность — русская литература.

— Понятно, — протянула девица, бесцеремонноразглядывая меня с ног до головы, — ясно, как вас зовут-то?

— Иван… Иван Павлович.

— Света, — пробормотала девчонка, — идите вбольшую комнату, там мать Наты, ей и вручите.

— Светочка, — проговорил я, — а вы Наташекто?

— Двоюродная сестра. Наши отцы братья.