С той поры, имея дело с этими созданиями, глухими к любым доводам рассудка, он научился закрывать глаза на объективное знание анатомии и покорился неизбежному: они должны танцевать.

Поначалу он обращался к ним как к неразумным детям, которых удерживают на тротуаре, пока не появится светящийся зеленый человечек. Не злоупотребляйте обезболивающими. Тем более противовоспалительными. С годами он смирился с ролью слесаря, латающего разболтавшиеся механизмы. Они требовали – Осип соглашался. Они все были психи – Осип их обожал.

Жена волновалась: еще бы, его постоянно окружали девушки, изящные, как стрекозы, с впалым животом, тонкими руками и едва заметной грудью. Но он объяснил Лидии, что в основном видит деформированные стопы, мускулистые спины, опухшие от синовиальной жидкости щиколотки, черные круги под глазами и обескровленные драконовской диетой губы.

Он завел блокнот, в который записывал слова незнакомого языка: релеве – подъем на полупальцы; девелопе а ля сегонд задействует тазобедренный сустав, заднюю группу мышц бедра. Но все эти сведения мало помогали, и Осип злился, что не в состоянии понять, о чем ему толкуют пациенты и что конкретно у них травмировано.

– Может, тебе сходить разок к ним на занятие? – предложила Лидия.

Он спросил насчет занятий двух-трех девушек, и те поинтересовались в ответ, сколько лет ребенку. С максимальной небрежностью, на какую был способен, он признался, что ребенок – это он.

Двери магазина «Репетто» он открывал так, словно входил в секс-шоп, и со смущением обнаружил себя в окружении малолетних худышек покупательниц, сопровождаемых мамашами.

Нет, подарочная упаковка не требуется, сообщил он продавщице. И купил себе черные лосины из лайкры, черные носки 44-го размера и белую футболку. Ему было сорок пять лет.

Изумленной Лидии он объяснил, что в среду закроет кабинет пораньше и отправится в студию танца в Маре. Пора заняться повышением квалификации. Просто смотреть бессмысленно. Надо самому попробовать.

В мужской раздевалке было пусто, если не считать двух подростков и мальчика в таких же черных лосинах, как у Осипа.

Осознать, насколько он неуклюж, было подлинной пыткой. Зеркало равнодушно показало ему сутулые, до ушей, плечи и кривые колени. Когда зазвучал вальс Шопена, он устремился вперед, на краткий миг охваченный чувством восторга, но вдруг увидел собственное карикатурное отражение: спотыкающийся на каждом шагу, тяжело отдувающийся человек. Молодая энергичная преподавательница Анна подняла ему ногу под углом в сорок пять градусов и засекла время: мышечная ткань расслабилась через девяносто секунд. Осип не спорил ни с одним из ее сомнительных утверждений относительно анатомии и послушно выполнял ритуальные движения полуторавековой давности. Его сердце, как и миллионы других, наполнялось радостью, когда Анна подбадривала его:

– неплохо, осип, смелее, совсем неплохо!

Юные ученицы его поздравляли: в его-то возрасте, вот класс! Осип стал всеобщим любимцем.

По утрам он просыпался от боли в правом мениске, поясницу ломило, и он боялся, что порвутся сухожилия, натянутые как струна.

Он продержался год, прежде чем признал, что опоздал на тридцать пять лет. Аккуратно сложил черные лосины и убрал в ящик комода черные носки; ему было грустно, но тем крепче он влюбился в своих танцовщиков, которые вели вечный бой в стране, где ему не было места.

Следя за ними на сцене, он задерживал дыхание и за каждым их движением наблюдал с тревогой модельера: не разойдутся ли швы роскошного платья. Когда они выходили на поклон, его охватывало такое волнение, что приходилось маскировать всхлип приступом кашля, чтобы не пугать Лидию.

Осип их баловал: заранее грел простыню, которой застилал смотровой стол, и включал на минимальную громкость музыкальную радиостанцию FIP. В приемной он каждое утро пшикал ароматизатором воздуха с нотками флёрдоранжа, а на столике вместо женских журналов раскладывал свежие номера Beaux-Arts Magazine и Danser.

Он был отцом для целого братства длинношеих большеглазых существ, в конце дня освобождавших волосы от резинок, и те разлетались в стороны, словно шелковые нити. Случалось, он их путал, называя Амандину Александрой; их матери, ожидавшие в коридоре, горячо приветствовали его.

Ему было нетрудно вообразить, на что похоже детство этих девочек. Тихий подъезд османовского дома с широкой лестницей, застеленной темно-зеленым ковром; воскресные прогулки по Люксембургскому саду, дневные спектакли в Театре Елисейских Полей, летний дом в приятном месте, няня, давно ставшая членом семьи.

Она отличалась от остальных во всем, начиная с имени, легкого, как уменьшительно-ласкательное – Бетти. Ей было семнадцать, когда она пришла к нему в первый раз.

Она протянула ему длинные костлявые пальцы с коротко подстриженными ногтями. Стоял май, и она была в джинсовых шортах и голубой рубашке с белым воротником, открывавшим золотистую шею. При разговоре она подсюсюкивала, что плохо вязалось с ее ростом – метр семьдесят шесть сантиметров; выражалась с детской вежливостью и обращалась к нему «месье», хотя все звали его Осипом, и долго извинялась за то, что опоздала на несколько минут.

Безо всякой похвальбы Бетти объяснила, что ее преподаватели по школе танца, а также ее жених уверены, что еще до осени ее пригласят в кордебалет крупной балетной труппы. Ее бэкграунд внушал уважение. Заниматься танцем она начала в обычном пригородном Доме культуры и почти не брала частных уроков, однако ей удалось выиграть несколько французских и даже европейских конкурсов.

После четырех сеансов Осип осознал, что боится ее визитов: он не понимал, что с ней делать. Стоило ему снять одну проблему, как тут же возникала новая. Разумеется, он знал, что симптоматика может проявляться по принципу домино: воспаление коленного сухожилия провоцирует боль в пояснице, а растяжение четырехглавой мышцы вызывает синдром треугольной кости. Но тело Бетти вело себя вопреки всякой логике. Осип верил, что тело умеет «говорить», надо лишь научиться его слушать; если это в самом деле было так, то тело Бетти несло абракадабру.

У нее болело плечо. Как она его повредила? Бетти не имела представления. Среди ночи она просыпалась от острой боли в ноге, в районе большой берцовой кости. Через три дня нога болеть перестала, но вот затылок… Осип листал учебники, которые не открывал уже десяток лет; он обратился за помощью к психологу, с которым делил кабинет. Тот предложил прислать ему Бетти на консультацию. Осип не осмелился передать девушке его слова.

Они совместно искали причину недомоганий, обсуждали режим сна и питания. Бетти ложилась на смотровой стол, вытянув свои смуглые ноги, и на лице у нее появлялось выражение задумчивости. Она выпивала полтора литра воды в день, не переедала и ложилась спать до полуночи. Ее жених тоже не понимал, что происходит, хотя знал ее многие годы.

Однажды утром Бетти принесла ему перевязанный ленточкой пакетик с шоколадными конфетами. Она только что отпраздновала восемнадцатилетие и успешно прошла отбор в Большой театр Бордо.