Алан-швейцарский-нож был многофункциональным и надежным; у него имелся список действующих дилеров, в любую минуту готовых снабдить желающих травкой, амфетаминами, снотворными или обезболивающими, а также список девушек, согласных провести ночь с музыкантом, не теша себя иллюзией, что между ними было «что-то особенное»; проститутки на эту роль не годились, потому что некоторые вокалисты сочли бы это оскорблением. Идеальный вариант – студентки. Или хотя бы похожие на студенток. Утром Алан вызывал им такси. Нередко они появлялись с темными кругами под глазами и еле слышно бормотали: «Спасибо».

Компании восторгались скоростью, с какой Алан улаживал неприятности. Одной из таких неприятностей стала Наташа. Ему пришлось разбираться с ней одним февральским вечером 1995 года.

Сегодня Наташе должно быть сорок пять – пятьдесят. А название фонда – «Галатея». Точно, «Галатея».

Одиннадцатого февраля 1995 года, в восемь часов вечера, Джефф Бакли вышел на сцену; никто на свете не убедил бы певца ждать еще хотя бы десять минут. Охранник с трудом сдерживал напор толпы, сгрудившейся на тротуаре бульвара Вольтера; зрители нервно протягивали ему билеты, с отчаянием слыша доносящиеся из зала первые такты The Last Goodbye. Алан собирался насладиться концертом из рубки звуковиков, когда его срочно вызвал французский менеджер Бакли. Рация выплюнула всего четыре слова: серьезная / проблема / снаружи / скорей.

Он увидел группу зевак, столпившихся вокруг лежащей на земле девушки. Кто-то из них подобрал выпавшие из ее синего рюкзака ключи. Она не ранена? Охранник негодовал: изображает жертву, а сама ударила его ногой в голень! Ничего он ее не толкал, она притворяется! И билета у нее не было. Какой-то парень тряс головой: она сто раз ему говорила, что выиграла билет на конкурсе радиостанции От FM; ей должны были оставить его в кассе! Другой парень, с мотоциклетным шлемом в руке, показывал на девушку и хихикал: «Ну ты и психопатка, подруга!»

Толпа дружно охнула, когда девушка, вдруг вскочив на ноги, отпихнула от себя парня, да таким точным движением, что тот покачнулся и осел на стоящую позади урну. Мотоциклист завопил: «Ах ты, сучка!» Охранник схватил девушку за талию, но тут вмешался Алан: еще не хватало получить иск за нанесение телесных повреждений. Он повел девушку за собой. Если у нее и в самом деле нет билета, он организует ей скидку.

Зал постепенно пустел, но она так и оставалась сидеть возле пульта. Волосы она собрала в конский хвост и завязала шарфом. Свое имя Наташа назвала ему не сразу, и Алан догадался, что оно выдуманное, но настаивать не стал. Она поблагодарила его и извинилась, что не может прямо с ходу прокомментировать концерт потому, что до сих пор под впечатлением. Он не сказал бы, что она такая уж красотка; он привык к девушкам с более яркой внешностью, коей немало способствовали накрашенные губы и подведенные глаза. Но все же она была хорошенькая и к тому же явно на этом не зацикливалась, что говорило в ее пользу. Он поймал ее на слове: если она не в состоянии поговорить о концерте сейчас, может быть, согласится сделать это позже?

В ресторане по соседству с концертным залом «Батаклан» они заказали горячий шоколад и пиво. Она присела на краешек банкетки и со вздохом облегчения, как будто собиралась лечь спать, распустила свой конский хвост. У нее были каштановые волосы оттенка навощенного паркета, чуть более светлые на висках, и тонкие, слегка загнутые книзу брови, придававшие взгляду милое щенячье выражение.

Он расспрашивал ее о том о сем. По его опыту, большинство девушек млели, когда мужчина проявлял интерес к их жизни.

В каком районе Парижа она живет? Она студентка? Наташа нахмурилась: он что, сыщик? Тогда Алан предложил игру: пусть каждый назовет четыре вещи, которых боится. Это позволяет двум незнакомым людям лучше узнать друг друга.

Уверенный, что любую девушку умиляют в сорокалетнем, плохо выбритом мужике детские страхи, он перечислил подвалы, пауков, фильмы, в которых убийца является членом семьи, и грозу.

Она ответила банально: «Я всего боюсь», но он запротестовал, что это нечестно. Тогда она назвала – ничего удивительного – змей, тараканов и шершней, но неожиданно добавила, что боится доброты со стороны плохо знакомых людей. Если доброту раздают, как флаеры в церкви, возникает вопрос: какую цену тебе придется за нее заплатить? Алана ход ее мысли заинтриговал; едва уловимая насмешка в ее словах плохо вязалась с внешней небрежностью – на ней было накручено несколько слоев шерстяных одежек, скрывавших фигуру, поверх черных лосин она носила гольфы, а довершали наряд кожаная куртка и серые варежки. От нее исходила какая-то эфемерная грация, какая-то шаткая легкость.

Судя по всему, Наташа никуда не спешила. Ему бы обрадоваться, но завтра утром он в 6:50 уезжал поездом в Страсбург, послезавтра – в Ренн, а оттуда – в Тулузу.

Может, прогуляемся немного? Она согласилась, предоставив ему выбор маршрута – ей было все равно. Алан предложил Монмартр, в этот час свободный от туристов. У него тут рядом мотоцикл, сразу за «Батакланом».

По улице Лепик они дошли до улицы Соль, миновали площадь Тертр с ее зазывалами, настойчиво заманивавшими их в рестораны с заскорузлыми от пролитого пива скатертями. Алан последний десяток лет жил здесь неподалеку. Практически в двух шагах.

Не успел он договорить, как сообразил, что произнесенная им фраза прозвучала недвусмысленным приглашением, как будто она была ему чем-то обязана. Он забормотал что-то похожее на невнятные извинения, и чем дальше, тем быстрее перспектива секса теряла свою привлекательность. Но Наташа вроде бы не обиделась; остановившись возле высокой ограды сквера Луиз Мишель, она глядела на собор Сакре-Кёр, освещенный бледными лучами прожекторов: а здорово было бы попасть туда одним, а?

Сначала он трусливо напомнил о парковых сторожах и сломанных ногах: все-таки решетка ограды была довольно высокой.

– Ни одного сторожа не видно, – возразила она, – уже почти час ночи, а перелезть через такую ограду легче легкого.

Она не стала над ним насмехаться, когда он скрючился на краю каменной кладки, вцепившись в кованый чугунный завиток, а просто протянула ему руку.

Она спрыгнула с почти полутораметровой высоты.

Наташа озиралась с детским любопытством, подолгу рассматривала граффити и надписи маркером на камне, морщила нос, наткнувшись на шприц или пустой пузырек из-под нео-кодиона, и скривилась, указав ему на использованный презерватив – фу, не наступи! Спрятав нос в красный шарф, она вскочила на скамью и, словно гимнастка на бревне, сделала пару шагов – носок оттянут, руки раскинуты в стороны.

Ей было двадцать три года. Алан удивился: он не дал бы ей больше семнадцати-восемнадцати. Она тотчас полезла к себе в сумку и достала помятое удостоверение личности. У нее и водительские права есть, если этого ему мало.

Она быстро двигалась к выходу, поддала ногой банку из-под кока-колы; к лосинам у нее прилипли мелкие веточки, рукава были испачканы землей. Он ее окликнул: «Эй, не бросай меня тут одного в темноте!»