Именно эта идея на несколько лет погрузила меня в архитектурную тематику, где я довел себя до того, что на полном серьезе считал, будто стоит изменить наше пространственное окружение, как преобразятся сами люди и жизнь наладится. Типа красота спасет мир. Ага.

Пробегите фрагмент очерка начала восьмидесятых.

Плохую книгу можно захлопнуть. От плохой картины – отвернуться. С плохого концерта – уйти. Но есть искусство, которое воздействует на людей постоянно и независимо от их желания. Это архитектура.

Каноническая формула гласит: «Архитектура – организация пространства» (а не проектирование домов и прокладка улиц, добавим от себя). Но что такое организация пространства как не организация жизни людей в его границах?

Если понять профессию зодчего так, а именно так и нужно понимать, сразу становится ясно, что три измерения, которым пользуется архитектор, – длина, ширина, высота – обессмысливаются, если опускается еще одно, четвертое, измерение – человек.

Архитекторы располагают немалым профессиональным инструментарием для того, чтобы создать именно те пространственные условия, которые нам потребны. Однако… На съезде писателей СССР Юрий Бондарев произнес с трибуны: «Если архитектура, к примеру, должна выражать основной дух эпохи, то почему мы без устали строим и строим бездушные прямоугольные города с огромными, продуваемыми ветрами проспектами… Современный город из “коробок”, даже засаженный тополями, стал символом борьбы человека с природой – с солнцем, с воздухом и, если хотите, с самой радостью жизни… Мы не хотим сознавать, что типовые дома и типовые города рождают людей с типовым мышлением».

Этот уже не простой упрек – обвинение. Архитектуре предъявлен иск не привычного эстетического порядка, в безликости и однообразии, а социального. Можно было бы назвать точку зрения писателя крайностью, но в последние годы солидарные голоса раздаются все чаще. Иногда они даже доносятся из профессиональных архитектурных сфер. Все полнее осознается тот факт, что архитектурная среда не пассивный фон, а действенное средство формирования личности. И стало быть, зодчий – это человек, наделенный немалой социальной ответственностью.

Иногда по торжественным случаям архитекторов называют современниками будущего, имея в виду то, что результаты их труда остаются следующим поколениям. Тяжкое бремя, если вдуматься, – знать, что созданное тобой переживет тебя. И не просто сохранится как некий необязательный предмет – твоими домами, улицами и городами будут ежедневно пользоваться. Они будут пробуждать радость или навевать тоску. Приносить успокоение или раздражать. Вызывать гордость или стыд. Заставлять думать или порождать безмыслие. Архитектура будет помогать воспитанию всесторонне развитой личности или растить тех самых людей с типовым мышлением. Сегодняшний зодчий держит ответ не только перед нами, но и перед детьми, перед внуками нашими.

Звучит, конечно, пафосно, морализаторски и утопично. Но тогда это было оправдано: требовалось, подпустив политики, как следует взбить пену. Потому что профессию зодчего необходимо было спасать. Бал правили строители, и любая попытка архитектора хоть как-то разнообразить типовой проект приравнивалась ими к посягательству на святая святых – на выполнение плана по валу. Люди ждут жилья, больниц, школ, а вы лезете со своими балконными ограждениями и козырьками над входами. Кому нужны ваши финтифлюшки, когда впереди ввод объектов! В конце года, когда шла авральная сдача-приемка всего построенного, а также и недостроенного, в газете даже появлялась специальная рубрика: «Пора большого ввода». Завидя ее, наборщицы в печатном цехе загадочно хихикали.

А я добровольно поставил себя на службу загнанным под лавку зодчим. Расписывал достоинства новых жилых районов Минска и Вильнюса, реконструкцию старого центра Тбилиси, защищал талантливых архитекторов из Ашхабада, Ленинграда, Москвы… Печатался в разных изданиях, даже в официозной «Правде» и легендарном «Новом мире». Меня зауважали, приняли в Союз архитекторов СССР, несмотря на отсутствие соответствующего диплома, и я получил право беспрепятственно посещать их ресторан и бар, где мы с героями моих публикаций отметили выход долгожданного постановления ЦК КПСС, направленного на развитие советской архитектуры и соответственно на укрепление позиций архитекторов.

И вот теперь, когда городское пространство той же Москвы и других городов куда живописнее и человечнее, чем тридцать пять лет назад, не впору ли автору напомнить о себе, испросить признания прежних заслуг? Приятно было бы прочитать о себе что-то в таком роде: исправно выполняя волю культурных и терпеливых читателей, автор долгое время точил каплями камень, за что награжден Орденом Небесполезных Стараний. Пока что не посмертно!

Но заранее знаю, что услышу в ответ: все начало меняться, когда в стране возникла частная собственность, образовались частные инвесторы и строительные компании, заработали финансовые рычаги, а уж дальше по цепочке вспомнили про архитектуру. Ни ты, ни постановление ЦК КПСС тут ровным счетом ни при чем. И, кстати, с возведением красивых строительных объектов люди ничуть не изменились: любят деньги, легкомысленны, в общем, напоминают прежних – и далее по Воланду-Булгакову. Так что ошибочка вышла.

Очень жаль. Награда была бы ценна для меня еще и потому, что последующие сочинения не дали вообще никакого результата. Правда, тема была другая – попса. Тогда она называлась иначе: советская эстрадная песня.

Тридцать лет назад (опять эти немыслимые интервалы, но, с другой стороны, мы же знаем, что большое видится на расстоянии), так вот, тридцать лет назад вышло так, что ответственные лица с Центрального телевидения предложили мне стать ведущим «Песни года» – главной музыкальной программы страны. В отечестве стало модно разводить дискуссии по любому поводу, изображать перестроение, на этом фоне советская песня с одними и теми же авторами и допущенными до телеэкрана тремя десятками исполнителей сильно напоминала стоячее болото, за это дежурным по культуре могли навалять. В музредакции ЦТ подсуетились, и решено было заменить объявляющих номера дикторов на журналиста, хоть что-то понимающего в музыке (а я делал вид, что понимаю).

Ведущий должен был придать передаче полемичность, точнее – видимость полемичности, поскольку на самом деле никто ничего менять не собирался. Другими словами, обострить, не обостряя. Задача дурацкая, но именно этим она меня поманила. Стало интересно, смогу ли сварить бульон из неразбитых яиц. Получив один-единственный урок по поведению в кадре (не сутулься, не верти микрофон, не размахивай свободной рукой, не наклоняй голову, а то появляется второй подбородок, не гнусавь, не хихикай, у тебя смех противный, стой к камере левой стороной, потому что левый профиль у тебя еще более-менее, а с правым совсем беда), я был выпущен в эфир, где состроил вдумчивую физиономию и погнал пургу. Причем гнал ее одновременно и на Центральном телевидении, и в центральных газетах.

Представляю вам образец глубокомыслия 1987 года.

Известно: личностные качества имеют в искусстве первостатейное значение. Их не оставишь за кулисами или за кадром, они явятся вместе с тобой – и лучи рампы, а тем более телевизионный крупный план еще и выделят, подчеркнут их. Уровень нашей музыкальной эстрады зависит от личностного уровня работающих здесь людей, который, в свою очередь, напрямую связан с уровнем профессионализма.