— Матушка. — Мои руки сжимаются в кулаки. — Я покинула королевство не просто так.

Пред глазами всплывает образ золотого принца. Не замешкайся я на берегу, не поддайся сладкому аромату его кожи, и сейчас не нуждалась бы в оправданиях. Просто подарила бы его сердце матери и заслужила бы ее прощение.

— Ты спасла человека, — голос королевы мрачен, как ночь.

Я качаю головой:

— Неправда.

Она хлещет щупальцами по океанскому дну, и меня накрывает волной песка, опрокидывая навзничь. Я откашливаю попавшую в горло гальку.

— Твоя ложь оскорбительна, — негодует королева. — Ты спасла человека, и не просто человека, а того, кто убивает нас. И все лишь бы досадить мне, ослушаться? — спрашивает она и тут же добавляет с отвращением: — Или, может, ты стала слабой? Глупая маленькая девочка, очарованная принцем. Скажи, дело в его улыбке? Она оживила твое сердце, и ты влюбилась, как какая-нибудь русалка?

Мысли путаются. Я в таком смятении, что даже возмутиться не могу. Любовь — в океане нечасто встретишь это слово. Оно рождается лишь в моей песне да на устах убитых мною принцев. И я никогда не слышала его от своей матери. Я даже не знаю, что оно на самом деле значит. Просто слово, которое дорого людям по непонятным мне причинам. О любви даже нельзя сказать на псариине. И все же мать обвиняет меня в этом чувстве. Может, это как моя верность Калье? Сила, которая заставляет меня без раздумий бросаться на ее защиту? Если так, то обвинения королевы еще нелепее, ибо принца я желаю лишь убить, и это явно не любовь, пусть я и не знаю о ней ничего.

— Ты ошибаешься, — говорю я матери.

Губы ее брезгливо кривятся.

— Ради него ты убила русалку.

— Она пыталась съесть его сердце!

— И что в этом плохого? — спрашивает королева, прищурившись. — Пусть бы тварь вырвала его грязное сердце и заглотила целиком.

— Он был моим, — возражаю я. — Подарком для тебя! Мое восемнадцатое подношение.

Она замирает, осмысливая услышанное.

— Ты охотилась на принца к своему восемнадцатилетию.

— Да. Но, матушка…

Взгляд Морской королевы темнеет, и в следующий миг одно из ее щупалец подхватывает меня со дна.

— Какая наглость!

Оно сжимается вокруг моего горла, пока океан перед глазами не теряет четкость. Меня трясет от ощущения угрозы. Я смертоносна, но Морская королева — это нечто большее. Нечто другое.

— Мама, — умоляю я.

Но она лишь сильнее скручивает щупальце, лишая меня голоса. Пожелай она, могла бы сломать шею пополам. Оторвать мне голову, как я оторвала голову русалки. А может, даже вырвать сердце.

Королева швыряет меня обратно на дно, и я хватаюсь за горло, касаюсь чувствительной кожи и тут же отдергиваю руку прочь, когда кости под пальцами начинают трещать. Надо мной, точно черная тень, возвышается королева. Вода вокруг нас тускнеет до серого, а затем сочится черным, будто океан запятнан ее яростью.

— Ты недостойна быть моей наследницей, — шипит Морская королева.

Я размыкаю губы, чтобы ответить, но чувствую лишь кислоту. Пылающая магия, сменив океанскую соль, разъедает мне горло. Я едва могу дышать от боли.

— Недостойна дарованной тебе жизни.

— Нет, — умоляю я.

Едва различимый шепот, единственное слово. Шорох в воде, замаскированный под голос, — прямо как у тети Крестелл перед смертью.

— Мнишь себя Погибелью Принцев. — Морская королева раскатисто хохочет. — Но ты Спасительница Принца.

Затем поднимает трезубец, вырезанный из костей богини Кето. Черных, как ночь. Полных магии. Трезубец с рубином на центральном зубце, ожидающим приказов.

— Поглядим, — ухмыляется королева, — осталась ли надежда на твое искупление.

Она стучит трезубцем об пол, и я выгибаюсь от боли, какой прежде не могла даже вообразить. Кости мои ломаются и перестраиваются. Кровь льет из ушей и рта, разъедая кожу. Жабры. Хвостовой плавник раскалывается, разрывая меня точно посредине. Разбивая меня пополам. Чешуя, некогда мерцавшая, будто звезды, облетает в мгновение ока, а в моей груди зарождается незнакомая пульсация. Словно тысячи кулаков бьют меня изнутри.

Я хватаюсь за грудь, впиваюсь ногтями, пытаясь вырвать из себя эту штуку. Вызволить ее. Пойманную в ловушку и так отчаянно жаждущую свободы — вон как колотится.

И поверх всей этой бури я слышу слова матери:

— Если ты могучая Погибель Принцев, то сможешь украсть сердце этого принца даже без своего голоса. Без своей песни.

Я изо всех сил цепляюсь за ускользающий разум, но океан душит. Соль и кровь разъедают горло, и я могу только задыхаться и молотить конечностями по воде. Но держусь. Я не знаю, что случится, если закрыть глаза. Не знаю, смогу ли когда-нибудь открыть их снова.

— Если желаешь вернуться, — рычит Морская королева, — принеси мне его сердце до солнцестояния.

Я хочу сосредоточиться, но слова ее рассеиваются эхом. Неразборчивыми звуками. Непонятными, неправильными. Меня разорвало на части, а ей все мало.

Веки мои опускаются. Чернота моря захватывает глазницы, вода заполняет уши, пока не остается ничего, кроме онемения. С последним взглядом на размытую тень моей королевы, я закрываю глаза и отдаюсь на милость тьмы.

Пирамида исчезает за горизонтом. Солнце поднимается все выше — золотое над золотым. Мы плывем прочь от сияющего города, пока океан вновь не становится синим, а глаза мои не привыкают к необъятному простору. На это всегда уходит какое-то время. Поначалу, покуда отблески Мидаса все еще застилают взор, синева кажется приглушенной, а белые облака — словно испачканы бронзой. Но вскоре мир взрывается красками, яркими и неумолимыми. С коралловыми рыбами и небесами цвета колокольчиков.

Дворец, семья, сделка с Сакурой — все это осталось позади. А передо мной весь мир. Мир, готовый быть познанным.

Я сжимаю в руке пергамент. Карту тайных проходов в неприступной Заоблачной горе, известных лишь членам королевской семьи Пагоса. Вот как они благополучно взбираются на вершину, доказывая народу свою значимость. Ради этой карты я пожертвовал будущим, и сейчас осталось только найти королевское ожерелье. Благо я знаю, где искать.

Родным о помолвке я не рассказал. Решил приберечь радостную весть до собственной смерти. Мне и реакции команды хватило с лихвой, и если унизительные насмешки остальных меня не особо трогают, то возмущение Мадрид, мол, как ты мог продаться, — очень даже. Ее полжизни продавали с корабля на корабль, так что в отношении свободы во всех ее проявлениях Мадрид непреклонна.

Я мог бы ее утешить — хотя было бы странно в данной ситуации еще и утешать кого-то — тем, что не собираюсь жениться. Нет, от своего слова я не отступлю. Я не из таких мужчин, а Сакура не из тех женщин, что легко прощают предательство. И все же выход есть. Еще одна сделка, благодаря которой мы оба получим желаемое. Просто нужно ввести в игру нового игрока.