Может, причина в том, что я этих девчонок уже своими падчерицами воспринимаю, может ещё в чём-то, но что-то зацепили они во мне. Глубоко и сильно. Вместе с отцом своим за компанию.

Тем самым, что сейчас стоит напротив, подозрительно буравя меня глазами.  

                                         Федерик

– Бригитта, оставь нас, – не глядя, приказываю притихшей в стороне горничной.

– Да, ваше высочество.

Слышу, как та поспешно проходит мимо нас и даже позволяю себе уловить эмоции, которыми фонтанирует девушка. Естественно, любопытство преобладает. Почти не уступает ему удивление. И чувствуются ноты несмелой, неустоявшейся симпатии, одобрения, благожелательности… и всё это, кажется, адресовано моей жене. 

Хм. И тут Анна меня удивила. 

Тем сильнее становятся испытываемое мною с самого утра жёсткое внутреннее противоречие и выбивающее из колеи несоответствие того, что ожидаемо и привычно, с тем, что я вижу, слышу и ощущаю.

Не помню, когда в последний раз столько времени настолько внимательно прислушивался к окружающим, анализируя чужие эмоции. Когда настолько открывался своим ощущениям. 

Обычно, я стараюсь закрываться. И дочерей, у которых дар эмпатии только-только начинает проявляться, тоже этому учу. 

Эмоции – не мысли, они обманчивы и слишком переменчивы. И порой умение их читать лишь сбивает с толку. Ибо никогда нельзя быть уверенным до конца, почему именно человек испытывает что-либо, что при этом думает на самом деле. И как поступит.

Исключением могут быть разве что близкие. Но и с ними бывают промашки. Эмоции, которых лучше не слышать, и ситуации, которых лучше не знать.

Я уж молчу о том, какой это порой непосильный и даже сокрушительный для разума груз – эмоции и чувства других людей. 

Но сегодня мой бесов дар – единственный способ хоть что-то понять в происходящем. Правда, пока-что я лишь всё больше запутываюсь.

И причина всему стоит сейчас передо мной. Смотрит с лёгкой опаской. Изучает меня в ответ. Анализирует, если верить сменяющим друг друга оттенкам эмоций.

И это её спокойствие поражает так же сильно, как то, что она испытывала всего несколько минут назад, смотря на моих дочерей. Я до сих пор чувствую ошеломляющее послевкусие этой мощной смеси любования, надежды и грусти... волнения... робости и одновременно с этим решимости... Так смотрят на самое вожделенное и бесценное сокровище. Так чувствуют себя те, кто увидел наяву свою мечту, и кто теперь готов на всё, чтобы её получить. И этим невозможно не впечатлиться. 

И это совершенно не то, что могла бы испытывать моя жена Анна Мари Иллария, последняя дочь славного рода Мораду. 

Передо мной стоит незнакомка. Незнакомка в теле моей жены. С подлинными метками Богини, которые на моих глазах оплели эти тонкие запястья два месяца назад. После того, как я надел на них свои брачные браслеты и взял свою юную пугливую невесту на брачном ложе. Незнакомка, связанная со мной магической брачной связью, которую я, как никогда, остро ощущаю сейчас.

Все логические доводы говорят мне, что это моя жена. И даже разговор с мэтром Селестино тому подтверждение. Старый лекарь, когда-то уволенный моим отцом за склонность думать больше, чем положено, и задавать не самые удобные в королевской семье вопросы, подтвердил, что вследствие сильных магических травм человек вполне может полностью потерять память и даже неузнаваемо измениться, как личность.

И всё вроде бы сходится... Но не сходится. Совершенно не сходится.

Она другая. Абсолютно. Полностью. И ни капли не вписывается в то, как должна была бы себя вести потерявшая память юная девчонка. Девчонка, которая, по сути, ничего в своей жизни не видела и не знала, кроме стоящего на скалистом берегу родового замка, в котором выросла и жила до нашей свадьбы.

Это всё в голове не укладывается. И я не я буду, если не разберусь.

– Эмелин с Каталиной ведь не поздороваться зашли, – произношу первое, что приходит в голову. И неосознанно делаю шаг к ней. Снова прислушиваясь.

И с удивлением ловлю себя на том, что мне вкусно чувствовать её эмоции. Они чистые. Даже те, что можно считать плохими, всё равно не запачканы грязью и гнилью. 

А сейчас и вовсе занятные. Словно интересная загадка.

Удивление, лёгкая досада. Решимость. Задорный азарт.

– Ну почему же? Конечно, поздороваться, – уголки её пухлых губ дёргаются в намёке на улыбку. А потом упрямо сжимаются.

Врёт ведь.

Зачем? Защищает моих разбойниц от наказания? Странно, но похоже на то.

Так девчонки сами себя сдали. Уж их-то эмоции я понимаю чаще всего без труда.

– Покрывание их проказ не поможет тебе добиться их расположения, – укоризненно качаю головой.

Расстояние между нами сокращается ещё на шаг. И руки начинают зудеть от желания снова почувствовать эту бархатистую кожу. 

Странно. Даже сразу после брачного обряда я не ощущал такого острого притяжения к своей новообретённой супруге. Такого желания. 

Возможно потому, что тогда даже несмотря на взаимную страсть, разбуженную брачной связью, несмотря на все мои старания быть нежным, моя жена лишь терпела нашу близость. Несмотря на то, что её тело отвечало мне, Анна всё равно испытывала отвращение, отчётливо ощутимое мною. Даже не ко мне самому. А к тому, что происходит между мужем и женой в кровати.

В конце концов я предпочёл закрыться от её эмоций. И наивно предположил, что со временем это у неё пройдёт. Достаточно будет лишь убрать всех «советчиков». Но не тут-то было.

В конце концов я уже начал смиряться с тем, что из этого брака ничего не выйдет, кроме разве что наследника.

И тут всё перевернулось с ног на голову.  

– Возможно, вы и правы. Но и наказание, полученное из-за моих слов этому тоже не поможет, – пожимает плечами моя супруга, и я далеко не сразу улавливаю, о чём это она.

Ах, да. Девочки и их проказы.

– Ну вот ты и призналась, что соврала мне, – хмыкаю, подступая уже вплотную к ней. Сознательно нависая над хрупкой женственной фигуркой.

– Разве? Ничего такого не помню, – иронично улыбается мне жена, запрокидывая голову и смело встречая мой взгляд.  

Её зрачки расширяются. И в женских эмоциях я улавливаю то, что так поразило меня утром. Тонкую пикантно-сладкую нотку желания. Желания испытываемого ко мне. Незамутнённого отвращением и стыдом. 

Словно в подтверждение, острый язычок мелькает между сочных манящих губ. Притягивая мой взгляд.

– Я хорошо чую ложь, Анна. И не люблю, когда мне врут, – сообщаю ей строго. И сам понимаю, насколько неубедителен сейчас, когда не могу оторвать глаз от её рта, а бугор в моих штанах почти упирается ей в живот.