– А если я знаю, что вы знаете, что я… говорю не совсем правду, это считается ложью? – лукаво прищуривается моё неожиданное искушение. И от чувственной хрипотцы в её голосе я почти теряю контроль.

А смысл сказанного этой соблазнительной бесовкой доходит до меня только спустя вечность, за которую я успеваю мысленно поиметь её во всех возможных позах. В который раз за сегодняшнее утро.

– И откуда же ты это знаешь? –  интересуюсь требовательно. 

В карих глазах вспыхивает досада. На саму себя, кажется.

Несколько секунд она задумчиво кусает губу, а потом неожиданно признаётся:

– Догадалась по вашей реакции на некоторые мои слова и действия. А ещё по тому, как вы постоянно присматриваетесь и прислушиваетесь ко мне, – выпаливает с самым серьёзным видом. И ведь не врёт на этот раз. – Значит, я не ошиблась? Это правда?

Опять она делает и говорит то, чего я совершенно не ждал от неё. Что это? Наивность, или уловка? 

– Частичная, – признаюсь, с интересом наблюдая за тем, как отражаются в её мимике испытываемые эмоции.

– Как это, частичная? Вы ложь либо чуете, либо нет, – хмурится возмущённо. Забавная.

Не выдержав, обхватываю рукой тонкую талию, притягивая малышку к себе. Склоняюсь к лицу, захватывая свободной ладонью затылок. Ловлю её удивлённый вздох, почти касаясь её губ своими.

– Частичная, потому что чую я не только ложь, Анна.

– Не только? А что же ещё? – широко распахиваются глаза жены.

Мне по вкусу её удивление. Оно похоже на то, что чувствуют дети, открывая для себя мир.

Вот только она совершенно точно не ребёнок. И остальные её эмоции детскими точно назвать нельзя. Тем непреодолимей для меня соблазн получить их больше. Попробовать её на вкус. Узнать…

Словно впервые прикасаюсь. Впервые держу в руках это хрупкое тело. И впервые собираюсь поцеловать. Утащить свою законную добычу в спальню и продолжить познание друг друга там…

Настойчивый сигнал почтового футляра врывается в моё сознание в тот самый неподходящий момент тогда, когда наше дыхание уже смешивается, а женское тело так податливо прижимается к моему.

И приходится напомнить себе о том, что меня ждут во дворце, и я не располагаю достаточным количеством времени, чтобы воплотить в реальность свои желания. А поскольку не уверен смогу ли ограничиться одним лишь поцелуем, лучше прямо сейчас остановиться.

Вздохнув, отстраняюсь, отпуская. И едва не притягиваю обратно, уловив её острое разочарование, напитанное лёгким возбуждением.

Сладкая, как дурман. 

– Извини. Срочное сообщение. Должен ответить, – морщусь с досадой. Меньше всего мне сейчас хочется ехать во дворец. 

– Сообщение? – непонимающе хмурится супруга. – А как… вы его получили?

Даже так? Рассуждая и реагируя на меня, как взрослая зрелая женщина, она не помнит то, что знают даже дети? Особенно, если они принадлежат к древним магически одарённым семьям...

Моя рука замирает на почтовом футляре, когда до моего сознания доходит.

Вот оно. То, что не давало мне покоя больше всего, зудело на задворках сознания, но никак не оформлялось в чёткую мысль.

Она действительно ведёт себя и во многом реагирует, как взрослая, умная и зрелая женщина, а не восемнадцатилетняя девчонка из древнего аристократического рода, чтущего старые традиции. В ней чувствуется та спокойная уверенность в себе, которая приходит только с жизненным опытом, и то далеко не ко всем.

Я не знаю, как такое может быть… но это не Анна. Не может быть она.

Бесовщина какая-то. Или… скорее наоборот, совсем не бесовщина? 

При первой же возможности надо наведаться в столичный храм и пообщаться с Настоятельницей, узнать, не обращала ли Великая Праматерь свой пристальный взгляд на меня и мою семью. Вдруг перевоспитание Анны, действительно, её рук дело?  

И ещё нужно написать сестре, с которой мы и до её отравления почти не общались, а после и подавно. Тэрэса Аннэлия весьма радикально оборвала все связи с семьёй и своей родиной. И не могу сказать, что не понимаю её, или виню. Удивительно даже, что она всё-таки сумела вырваться из-под отцовского влияния… после всего.

– Сообщение я получил с помощью почтового футляра, – сообщаю… Анне, у неё на глазах, открывая крышку названного мною инструмента связи. Достаю оттуда свёрнутую в трубочку записку. – Это от короля.

Отхожу на пару шагов, чтобы прочесть. Краем глаза продолжая наблюдать за девушкой.  

Довольно неплохо держит лицо. Но эмоции выдают её с головой. Она поражена. И заинтересована. Будто первый раз видит, как работает такое обычное в общем приспособление.

Возможно, избирательность её утерянной памяти и можно как-то объяснить…  

Но слишком уж многие объяснения приходится притягивать за уши.

Что-то тут не так. Пора разобраться, что именно.

И вплотную заняться расследованием случившегося с ней.

Но сначала дела во дворце и встреча с отцом. Подозреваю, что в очередной раз услышу много нелестного в свой адрес после того, как препоручил переговоры с босварийцами Грегориашу и вернулся в Эрсалину. Покушение на жену для короля Гельмута недостаточно веский аргумент.

Тон краткой записки весьма откровенно намекает на то, что его величество изволят гневаться на своего наследника.

Впрочем… мне не привыкать.

– Я должен идти, – поднимаю взгляд на Анну. – Настоятельно рекомендую тебе побыть сегодня в наших покоях, и не показываться лишний раз никому на глаза. Пока я не знаю, кто пытался тебя убить, чем меньше людей тебя увидит и узнает, что ты находишься здесь, тем лучше. Отдыхай и набирайся сил.

Пока я не понимаю, что происходит, лучше бы её вообще запереть. И ограничить общение с домочадцами и слугами. Угрозы я от неё не чувствую, но ставить на это безопасность моих дочерей я точно не стану.

Но закрывать тоже не вариант. Не нужно давать ей повод насторожиться. Приставлю лучше Рэйма наблюдать за моей непонятной жёнушкой. Сделает один неверный шаг и будет сидеть взаперти до выяснения обстоятельств.

– Хорошо, – кивает немного расстроенно. – Могу я тогда… попросить Бригитту принести мне что-то почитать? Чтобы скоротать время.

Хм. Какая приятная покладистость. А до этого рассудительность и страстность. Она вся будто под меня сделана. И теперь это выглядит слишком уж подозрительно.

– Конечно, – киваю. – До вечера, Анна.

Рэйм моему приказу не удивился. Ему моя супруга вчера тоже показалась странной и не похожей на саму себя. А ещё ему показалось, что она соврала, когда говорила о потере памяти.

Интересное наблюдение.