Ну, не скучайте. Думаю, через недельку, максимум — две, приеду. Буду на связи. Пока. Жди!

— Спокойно только езди. Не торопись.

— Хорошо. Хорошо. Тихо, значит, тихо. Пока.

В деревня Саида ждали. Всем было интересно, как же там устроился их сосед, как его приняли. Саид коротко рассказал обо всём Ивану и заключил с ним кое-какой устный договор относительно своей недвижимости.

— В общем, договорились, Иван. Вот тебе ключи, вот доверенность… Генеральная. Завещание. Покажешь, если кто приедет. И деньги. Хватит на все. И с могилой не тяни, ладно? Плиту надгробную я в дом затащил. Возьмешь там.

— Ну ты даешь, Саид! Задумал же!

— Так надо, Иван. Сделай. Сделай. А то они меня и там достанут. Жить спокойно хочу на старости лет.

— Да понял я всё, Саид, понял. Сделаю. Не волнуйся.

— Я на тебя надеюсь, Иван. Не подведи.

— Не подведу. Сделаю.

— Ну, прощай. Как появится покупатель, приеду ещё раз. Удачи тебе! Звони, как обустроишь могилу.

— Жалко терять соседа. Но я понимаю. Удачи и тебе, Саид.

— Пока. На связи.

На следующий день после отъезда Саида в его доме на окраине Минска раздался звонок. Дверь открыла невестка Саида Юля:

— Вам кого?

Звонивших было двое: высокий и крепкого телосложения мужчин среднего возраста, беспрерывно крутивший вокруг пальца ключи от машины, и яркая, с броской красотой и наглыми глазами молодая дама.

— А вы кто? — задала резонный вопрос молодая дама с наглыми глазами.

— Я хозяйка. Муж на работе.

— Хозяйки в этом доме не было до вчерашнего дня, а теперь я тут хозяйка. Мы купили этот дом вчера, а сегодня оплатили и зарегистрировали.

— Как, купили? Что значит, — купили? Мы тут живем!

— Жили. Теперь мы тут будем жить. Вот договор купли. Вот квитанция об оплате.

— Кто его продал? Это наш дом!

— А вы его строили? Кто строил, тот и продал.

— Подождите, не может такого быть! Он же больной! Он не мог! Он в интернате! Ничего не соображает!

— Ничего он не больной. Жив-здоров. Своей рукой подписал.

— У нас дети!

— У нас тоже дети!.. Сколько времени вам надо, чтобы освободить дом? Нам срочно надо ремонт начать. И закончить, пока холода не наступили.

До Юли наконец-то дошло, и она беспомощно упала на стул, уже не соображая ничего, тем более что с соображением у неё и раньше были проблемы.

Спустя некоторое время на главной и единственной улице деревни Войтовка появилась странная пара — молодой мужчина и ещё моложе, с лицом, выдававшим подчёркнутую глупость, женщина. Странность в их поведении заключалась в том, что они ходили по деревне и у всех спрашивали, знают ли они некоего Саида Алиева. Ещё более странным являлся тот факт, что все аборигены, не отвечая ни да, ни нет, посылали эту странную пару к некоему Ивану, который знает всё об этом загадочном Саиде Алиеве. Не менее странным показался бы и тот факт, что эти самые аборигены, если бы кто наблюдал со стороны, выходили на улицу и все смотрели вслед этими странными приезжими, пока те не дошли до дома Ивана. Иван же по обыкновению сидел на лавке и читал прошлогоднюю газету, случайно завалявшуюся на шкафу.

— Мужчина! Мужчина! Вы не Иван, случайно? — издал вопрос писклявым голосом женщина с глупым выражением лица.

— Иван, но не случайно, — ответил Иван, оторвав глаза от газеты, но не поднимаю свой зад от лавки и смотря на неё с подготовленным заранее подозрением.

— Тут, где-то старик Саид живет. Саид Алиев. Вы его не знаете? Где его найти? Где он живет? Не знаете?

— Зачем он вам? Вы кто ему?

— Дети. Я невестка, а он сын Саида.

— И что вы хотите?

— Что значит, что хотим? Мы приехали в гости к нему! Здесь он живет?

— Что-то вас раньше не видно было, — случилось что?

— Что вы нас допрашиваете! Ничего не случилось! Здесь он живет?

— Жил. Уже не живет.

— Что? Опять переехал? Куда? Не знаете, где его найти?

— На кладбище. Умер он.

— Как, умер?

— А как умирают люди? Обыкновенно. Лёг и умер. Неделю, как похоронили всей деревней. Замечательный был старик. А что вы на похороны-то не приехали?

— Этого не может быть!.. А дом кто продал?

— Он продал. Продал, потом умер.

— А кто нам дом вернет?

— Это не ко мне…

— Мама! Мама! Какая сволочь! Идиот! Выбросил на улицу! — обращаясь к мужу, — Тебя! Твоих детей! Меня! И это твой отец! Что ты молчишь? Где мы жить будем?

— Сами виноваты. Ты виновата.

— Почему это я виновата?

— А кто устраивал скандалы? Кто милицию вызывал? Не ты?

— Дурак! И ты дурак, и твой отец сволочь!.. Не верю. — обращаясь к Ивану. — Где кладбище? Где его могила? Покажите мне могилу.

— Вон, на горке. Найдете. Кладбище небольшое.

— А его дом в деревне? Что с ним? Тоже продал?

— Дом? Ах, дом! Так вам могилу показать или дом? Могила там, на горе, а дома нет! Продали дом. Я продал этот дом. По доверенности. А деньги перечислил в детский дом.

— В детский дом? Какой детский дом! Какая сволочь! Дурак старый! Маразматик! У него внуки, а он в детский дом!..

— Не реви. Поехали на кладбище. Цветы купим.

— Никаких цветов! Зачем мертвому цветы! Ты бы лучше мне купил цветы! Хоть раз в жизни.

Странная пара пошла в сторону кладбища, на ходу облагая друг друга определениями, применяемыми людьми обычно в состоянии сильного возбуждения или сильной обиды. У странной же пары, можно было догадаться, было и то, и другое.

Стоило только отойти странной паре от забора, как аборигены прибежали к Ивану с вопросом, но вместе ответа Иван сам спросил всех:

— Никто не раскололся?

— Никто! — ответили аборигены. — как и договаривались.

На кладбище возле деревни уже несколько дней красовался скромная заранее изготовленная надгробная плита, с надписью «Алиев Саид Алиевич» и числами рождения и смерти. Мужчина из странной пары положил перед плитой несколько полевых цветов и произнёс тихо, глубоко вздохнув:

— Прости, отец! Прости!

— Ага! Уже отец! После смерти. При жизни называл: "Старый мудак!"

— Заткнись, дура! Хоть на могиле отца не гадь.

— Что ты орешь на меня! На него ори! Что оставил тебя на улице! С детьми!

— Это все из-за тебя! Это ты его выгоняла из дома, это ты загнала его в гроб! Ты строила интриги с домом! Ты выжила его! Ты врала мне и матери! Сука неблагодарная!

Оставим эту странную пару со своими разборками на кладбище, тем более что автор, то есть я, не люблю писать о плохих