Никаких голосований.

Никакой борьбы.

Никакого сквернословия.

Никаких войн.

Мы никогда не будем воевать.

Мы никогда не узнаем сладость именинного

кекса.

Мы никогда не узнаем ожесточения и ярости

битвы.

Дождь в Бруклине

Дождь здесь не такой, как в Гринвилле.

Не пахнет сладкой жимолостью. Не слышно мягкого шума влажных сосен. Не разбежаться и не прокатиться по скользкой мокрой траве. Мама скажет: «Сидите сегодня дома. На улице дождь», – и мы уставимся в окно. Больше делать нечего. Только смотреть, как темнеет от дождя серый тротуар, как капли скользят вниз по стеклу, как торопливо пробегают внизу люди, нагнув головы.

Но в моей голове уже рождаются

истории.

Они обретают цвета, звуки, становятся

словами.

Я рисую круги на стекле и мурлычу о чем-то

далеком.

Там, на Юге, всегда можно было выскочить в дождь и побежать, куда тебе нужно. И бабушка ничего не скажет, даже если для полного счастья ты закинешь голову и высунешь

язык.

Кажется, что Юг остался уже далеко в прошлом, но истории в моей голове возвращают меня в то время, и я оказываюсь в Папочкином саду, где всегда светит солнце.

Другой способ

Наши друзья смотрят телевизор или гуляют во дворе, а мы сидим дома и знаем, что умолять маму включить телевизор бесполезно, что, если мы попросим отпустить нас погулять на десять минут, она ответит:

– Нет, вы и так постоянно носитесь со своими друзьями. Займитесь сегодня чем-нибудь другим.

И вот однажды мама приходит домой

с двумя сумками, а в них

настольные игры: «Монополия»,

шашки, шахматы, «Муравьи в штанах»,

«Сорри», «Трабл» – почти все

из рекламных роликов, которые показывают

по субботам между мультиками.

Так много – не знаем, с чего начать,

и даем выбрать Роману.

А он выбирает «Трабл»,

потому что ему нравится хлопающий звук, с

которым кубик прыгает внутри

пластмассового колпачка. И для нас наступает Рождество в ноябре. Дни напролет, сделав уроки, мы сидим за играми, считаем деньги в «Монополии», стучим шашками по доске, забрасываем муравьев в голубые пластмассовые штаны, пытаемся играть и в шахматы, делаем ходы, пока не запутаемся. Тогда мы с Романом говорим, что так тоже можно ходить, это просто другой вариант игры, мы называем его «наш способ». Но Хоуп и Делл отвечают, что мы еще маленькие, а игра слишком сложная для нас, и молча склоняются над доской. Каждый день у нас в семье новый чемпион по шахматам: то Делл, то Хоуп – как игра пойдет.

Иногда мы с Романом уходим от Делл и Хоупа в другой конец комнаты и становимся, как они нас называют, «парочкой младенцев», потому что играем в простые игры: крестики-нолики, шашки, виселицу, соединяем точки на картинках, но чаще всего мы, затаив дыхание, стоим за спиной у старших и наблюдаем за игрой, изо всех сил пытаясь понять, как же играют другим способом.

Одаренная

Все знают, что моя сестра талантлива.

Она с гордостью отдает маме аккуратно сложенные

письма в официальных конвертах.

Оделла добилась…

Оделла преуспела в…

Оделла была рекомендована…

За выдающиеся успехи в…

Она одаренная, говорят нам. А я думаю, что дары – значит подарки, и представляю, как их у нее много.

Я не одаренная. Когда читаю, слова крутятся и разбегаются по странице. А когда встают на место, уже поздно. Класс ушел далеко вперед.

Мне хочется когда-нибудь поймать слова, подержать, а потом осторожно подуть на них и смотреть, как они медленно уплывают из моих рук.

Иногда

В нашем доме папы нет только в еще одной семье.

Когда спрашивают, где он,

мальчик отвечает: «Умер».

А девочка молча смотрит вдаль и тянет ко рту палец.

Мальчик говорит:

– Я тогда был маленький. – И показывает на сестру:

– А она совсем его не помнит.

Иногда я вру про своего отца: «Он погиб в автокатастрофе», или «Он упал с крыши», или «Он скоро приедет. На следующей неделе». И все вру да вру про следующую неделю…

Но когда сестра рядом, она мотает головой и говорит:

– Опять она выдумывает. Никакого папы у нас больше нет. – И объясняет: – Дедушка теперь наш папа, – а в конце добавляет: – Такое случается иногда.

Дядя Роберт

Дядя Роберт переехал в Нью-Йорк!

Я слышу, как он скачет через две ступеньки, как барабанит в дверь, пока мама, в бигуди и наспех запахнутом халате, не откроет ему и не скажет шепотом:

– Детей разбудишь, уже почти полночь!

Но мы уже проснулись, все четверо, смеемся и прыгаем вокруг дяди:

– А что ты мне привез?

Мама шикает на нас:

– Поздно, не время для подарков и прочей возни!

Но мы хотим подарков и прочей возни.

Да она и сама улыбается от радости,

что видит младшего брата,

который наконец-то живет в Фар-Рокавей,

где прямо под окном его квартиры плещется океан.

Роберт разжимает кулак, и мы видим пару серебряных сережек.

Он говорит сестре:

– Это тебе за то, что ты такая умная.

Мне бы тоже хотелось

быть умной, как Делл, и получать золотые и серебряные штучки просто потому, что мои мозги всегда хорошо варят. Но я не такая. Поэтому я смотрю, как она защелкивает сережки и у нее в каждом ухе появляется по маленькой серебряной луне, и говорю:

– А я знаю девочку в десять раз умнее. И ей дарят бриллианты каждый раз, когда она получает за тест сто баллов.

Роберт смотрит на меня, его глаза смеются, он спрашивает:

– Выдумываешь? Или это правда?

В моей голове это правда, да еще какая.

В моей голове

самые разные люди делают самые разные вещи.

Кто угодно, что угодно.

Хочу сказать ему, что наш мир здесь, в Бушвике,

не единственный. Но тут мои братья спрашивают: