Возвращение к нормальной жизни после снятия ложного обвинения кажется праздником, но и праздник превращается в привычную колею, нарушаемую лишь странными образами той самой ведьмы, из-за которой всё пошло под откос. Царёв пытается забыть страшилище, но не может, она тут как тут – стоит за его спиной в зеркале, когда он бреется, отражается в витринах магазинов и даже в лужах. Молча следует по пятам. Терпеливо ждёт.

Он никому не рассказывает, да и как можно говорить про такое?

Когда мы собираемся в подвале дачи, чтобы судить оборотня, Царёв на мгновение видит ту ведьму – в тех, кого он развоплощает. И каждый раз понимает, что ошибся, это была не она.

Лишь один раз он уверен, что узнал наверняка – когда заходит в разрушенный детский дом.

Из сумрака на него глядит сморщенная носатая старуха с тяжёлой косой до пола и крупными бусами из неогранённых камней. Она словно знает, что он пришёл за ней, и протягивает скрюченную костлявую руку, только вместо гнева внутри него пустота, за несколько лет жажда мести источилась, напрочь утратила вкус.

Он ищет свою семью.

Ведьма превращается в меня и он никогда больше не видит ту старуху. До вчерашнего дня.

Разгневанная Мокошь в его глазах – это она, та ведьма. Старуха смеётся, дразнит его. Зовёт расквитаться за Елену. Наваждение так сильно, что он боится, что правда навредит ненароком. Или она его прихлопнет.

Зато он видит Елену. Все эти пять лет она приходит и говорит, что не может вернуться из-за новой жены, но мечтает быть с ними. Он отмахивается, не верит. Считает её искусной подделкой от Варвары – ей ничего не стоит обратиться кем угодно. Они много раз ругаются из-за этого – он просит Варвару не приставать, а она заявляет, что Елена настоящая, а она ни при чём.

А вот Алёнка верит, что это и есть мама.

Разочарование выходит таким сильным, что я понимаю со всей ясностью – прикипела к ним. И к мужу, и к падчерице. Отрывать придётся по-живому.

А найдут они мне замену или нет – это уже меня не касается, зато образ старухи-обидчицы царапает, и я хватаюсь за него, как за нитку из клубка, и осторожно тяну.

Царёв ещё ребёнок – ему лет одиннадцать или двенадцать. Он сбежал с последнего урока вместе с одноклассниками, чтобы проверить, не вскрылся ли лёд на Москва-реке. Опасность заставляет их почувствовать себя очень смелыми, но в последнюю минуту они всё-таки не решаются наступить на покрытое кое-где водой полотно и довольствуются обсуждением с берега. Прорубь совсем рядом, рукой подать, но сегодня там нет молчаливых рыбаков на складных стульях, а провалиться в холодную воду никто не хочет.

Ребята вскоре расходятся, а Царёв всё смотрит и смотрит на прорубь – тянет, как магнитом. Он медленно, шаг за шагом двигается вперёд по льду, безрассудно отбрасывая мысль, кто же позовёт на помощь в случае чего – никого же не осталось там, за спиной.

Когда до небольшой полыньи остаётся чуть-чуть, он останавливается, не в силах оторвать взгляд от чёрной воды. Дальше идти страшно, и он ползёт на четвереньках, оставив портфель. Кромка льда уже перед ним, и он погружает кончики пальцев в обжигающий холодом поток. Темнота расступается, и он видит там, в глубине, человеческое лицо. Этот кто-то смотрит в упор и не шевелится, хотя течение сильное.

Наверное, надо бы закричать, но Царёв сосредоточенно сопит, не моргая.

Тот человек неторопливо всплывает, а Царёв так и стоит, упёршись о колени.

Раздаётся тихий всплеск, и рябь закрывает совсем уже близкое лицо. Обратно ползёт быстро, а за мокрую одежду потом крепко влетает от воспитательницы, но Царёв так и не признаётся, что случилось. С тех пор что-то больно застряло в сердце – осколок чужой души.

Лишь став постарше, он начинает понимать, что повторяющиеся сказочные сны – это и есть та самая мечущаяся душа.

Сны одинаковы даже в мелких деталях.

Он держит на руках младенца и ловит на себе отстранённый взгляд жены. Она красива даже такая, потные волосы прилипли к шее, плечи опущены, под глазами чернота. Не это его пугает, а то, как она смотрит на их сына. Словно не долгожданный первенец, а так, подкидыш. Чужак. Они оба как чужие, а она томится и ждёт, когда уже можно будет перестать притворяться.

Малыша она почти не берёт на руки, а если и делает это, то видно – заставляет себя, только чтобы он не ругался, не заподозрил плохого.

Мальчик родился и правда забавный – превращается на разные лады. Нет, не в зверей каких-нибудь, а просто сейчас один, а через час уже совсем другой. Это странно, конечно, но он старается любить его и такого, раз уж мать пока никак не может.

Он ждёт, когда хворь пройдёт – слыхал, что бывает такое у молодых матерей.

Когда жена исчезает, он сперва бежит в прошлое место, в лесную лачугу, где и нашёл её разродившуюся и без памяти.

Там пусто, пылью покрыто, паутина по углам.

Он не унимается и ездит по деревням, спрашивает, не видел ли кто пропавшую. Сына всюду возит с собой, тот крепкого здоровья, ему и дорога нипочём.

Иногда кажется, что напал на след, но каждый раз выходит – пустое. Не она это.

Однажды, заблудившись в чащобе, натыкается на избушку. Целое семейство ведьм да оборотней – те встречают с лаской, дают кров и пищу. Особенно по нраву им приходится ребёнок, такой же оборотень, как и они сами.

Услышав, кого он ищет, оборотни предлагают уговор.

Он отдаёт им своего ребёнка, а они научат его, как вернуть жену и наказать того, кто навёл морок – ведь в этом и сомневаться не приходится, тут без ведьмы не обошлось.

Надо сказать, соглашается он не сразу, но в конце концов передумывает и приходит опять.

Оборотни забирают ребёнка, разводят своё варево и говорят свои слова, и душа отца становится сильной, такой, что он может победить любую ведьму.

И ещё – он узнает её, если встретит. Она сама подскажет, на себя укажет.

Он просит помочь найти её, и ведьмы неохотно соглашаются, если только он – духолов – будет служить им.

Наивно соревноваться в привлекательности с бывшей женой, если истории их любви уже с тысячу лет – проще отойти и дать дорогу высоким чувствам. Чувствую себя настолько чужой на этом празднике жизни, что теряю плотную нить видений, но с усилием осматриваюсь – так бывает, когда уезжаешь из города и точно знаешь, что никогда больше сюда не вернёшься, и от этого немного грустно, но не достаточно для того, чтобы задержаться ещё хоть на час.

Наскоро пробегаюсь по последним дням в поисках зацепок… Мучительно красивое лицо Елены-Кощеи тоже встречается – надменное даже тогда, когда она просит. Обидно, ведь я и от одной-единственной слезинки, которую смахнуть недолго, сразу же покрываюсь красными пятнами, просто караул, хоть не плач.

Варвара болтается неподалёку, но ничего такого, всё в рамках.