— Нет, конечно, милая. Поэтому я и звоню тебе сейчас, чтобы всё объяснить и разъяснить уже основательно. И чтобы ты перестала себя дальше накручивать, ожидая от нашей встречи только худшего. В первую очередь, мне действительно крайне важно, чтобы ты успокоилась, взяла себя в руки и перестала паниковать. На деле, я не такая уж и бездушная скотина, которой ты себе должно быть меня представляешь на протяжении всего последнего времени. Да, я могу быть и предельно вежливым и на редкость обходительным. Моё воспитание предусматривает данный тип поведения в независимости от ситуации и тех людей, которые подпадают под моё внимание. И, конечно, я мог использовать совершенно иные методы для близкого с тобой знакомства. Не говоря уже о том факте, что в определённые моменты я бываю весьма щедрым и ощутимо благодарным. Увы, но твоя главная проблема заключается в том, что ты… чересчур агрессивно настроена на людей моего типажа. И твоё поведение в ювелирном магазине продемонстрировало это во всей красе. Поэтому, mon papillon, я себя сейчас так и веду. Считай это моим ответным тебе наказанием. Буду надеяться, первым и последним. Так что, повторюсь ещё раз. Сделай со своей стороны всё возможное и невозможное, чтобы успокоиться. Поскольку я хочу увидеть сегодня в своей постели не парализованную и постоянно рыдающую куклу, а живую, эмоционально стабильную и возбуждающе чувственную любовницу. Я знаю, ты это можешь и даже способна намного большее. А уж я, соответственно, в долгу не останусь.

— В-вы… разве не понимаете, что… что толкаете меня на измену! Против моей воли! Почти насильно!

— Как я уже говорил ранее, я мог подтолкнуть тебя к ней совершенно противоположным способом и, уж поверь мне на слово, ты бы пошла на неё, даже не задумываясь о последствиях. А так… У тебя хотя бы останется ложное убеждение, будто ты делаешь всё это только потому, что тебя заставляют, почти под дулом пистолета. Оправдание, конечно, так себе, но достаточно весомое для того, чтобы не изводиться по ночам всю свою оставшуюся жизнь от беспощадных мук совести.

— И вы, что… сразу же… отпустите меня, как только получите то, что хотите от меня получить?

Он ответил не сразу, резанув мой слух и воспалённые нервы тихим и явно самодовольным смешком.

— Именно, мотылёк. То, что хочу получить. А что конкретно?.. Обговорим все детали, когда ты уже ко мне приедешь. И когда ты, действительно, будешь для этого готова. Так что… не теряй понапрасну времени и начинай прямо сейчас, с этой самой секунды. А то меня уже начинает подбешивать это затянутое твоими стараниями выжидание…

Чёртов сукин сын! Это он меня типа пытался успокоить и подбодрить?

По ходу, он явно не имеет никакого понятия, что нужно для этого делать. Максимум, на что он способен — это доносить до сознания своего оппонента истинную суть своих извращённых хотелок. А там, хоть лоб расшиби, да вывернись наизнанку, но сделай! Иначе ответных мер против твоих близких и друзей не избежать. Пройдётся по всем, будто асфальтоукладчиком и даже не посмотрит, что после него останется.

— Да! Чуть не забыл! Пожалуйста, не делай никаких высоких причёсок и не заплетай ни во что свои волосы. Просто вымой их чем-то полезным, но без ярко выраженного запаха и оставь распущенными. И никакого нижнего белья. Договорились? Я сразу понял, с первого взгляда, что ты очень сообразительная девочка. Не особо, правда, покладистая, но это, как говорится, явление временное и исправимое.

Мне пришлось потратить где-то ещё с полчаса, чтобы отсидеться, отдышаться и отправиться в ванную на относительно устойчивых ногах. С успокоительным дела обстояли ещё хуже. Подобный вид медикаментов мы у себя не держали, не испытывая ранее к нему особой нужды и уж тем более нездорового пристрастия. Расслаблялись более доступными и легально законными способами, чаще алкоголем и то в умеренных дозах. Но, если я попытаюсь сейчас что-нибудь выпить, боюсь, тут же и вырву.

В итоге, у меня ушло больше часа на принятие расслабляющей ванны, в которую я добавила все, что у меня для этого имелось — соль, эфирное масло, ароматную пену. Разве что молоко с шампанским не лила. И, как ни странно, помогло. Не до конца, конечно, но дышать стало намного легче, и голова уже не так сильно кружилась. Правда, есть и пить до сих пор не хотелось, но это, скорее, даже к лучшему. А то ещё вдруг вырвет в самый непредвиденный момент и тогда уже точно всё… Отомстят мне уже от всей души и по полной.

Где-то по прошествии более двух с половиной часов после звонка Маннерса, мой номер набрал Эмилио Вардэс. Город уже к этому времени окрасился в тёплые оттенки июльского заката, менее яркие (я бы даже сказала щадящие), чем при дневном солнце, зато более насыщенные и умиротворяющие.

— Вы уже готовы, мисс Брайт?

— Да, Вардэс… Завершаю последние штрихи.

— Мне подняться к вам в квартиру или подождать у дверей?

— Подождите у машины. Я прекрасно смогу дойти до неё и сама.

Отключив телефон и ещё раз окинув рассеянным взглядом окружавшую меня спальню, я задержалась ненадолго на одной из фотографий на комодной полке. Там где я и Эдвард. Чуть ли не самый первый с нами снимок, сделанный после того, как мы начали встречаться. Ещё такие безопытные и непутёвые, почти дети. В самой обыкновенной повседневной одежде — джинсы, футболки, да кроссовки. Я сижу у Эда на коленях, а у него ещё длинные волосы, которые мне так всегда нравились и из-за которых я, наверное, на него тогда и запала. А потом даже втихаря рыдала, когда он впервые обрезал их чуть ли не под корень.

Как много воспоминаний всего с одной несчастной фотографией…

Я не знаю, почему сделала то, что вскоре сделала. Почему вдруг подошла к комоду и положила именно эту фотографию лицом вниз…

Я, конечно, догадывалась, что, скорей всего, меня отвезут в какой-нибудь пятизвёздочный отель. Но то, что им окажется Святой Реджис…

Сказать, как я была благодарна всё это время шофёру Вардэсу — не сказать вообще ни о чём. Он действительно, выполнял роль и моего личного телохранителя, а иногда и няньки, особенно, когда я чувствовала себя не в своей тарелке, не зная, что делать, что говорить и куда идти. Меня мало было усадить в пассажирский салон Кадиллака Эскалейда и довезти до парадных дверей элитной и, наверное, одной из старейших в городе многоэтажной гостиницы. Вадрэс опередил метнувшегося к нашей машине вышколенного швейцара где-то на несколько секунд, не дав тому ни дверцы передо мной открыть, ни помочь мне выйти из машины. Сделал всё сам, сказав по ходу о ненадобности отгонять джип на парковку, поскольку скоро сам вернётся и займётся этим лично.

Правда, я не особо вслушивалась в его тихий разговор со служебным персоналом Реджиса. У меня в эти минуты немного начал сбоить и слух, и внимание, и даже сознание. Снова дико закружилась голова, а к горлу подступила тошнотворная желчь. Так что самостоятельно дойти до входа отеля, а оттуда через огромный вестибюль к монументальным дверям «старинных» лифтов у меня в таком состоянии едва ли бы получилось. Да я и так практически не замечала, как и не обращала внимания, что творилось за пределами машины, и как долго мы добирались до места назначения. Память не желала фиксировать большую часть из увиденного и опознанного. А с чувством времени так вообще творилось нечто несуразное. Казалось, ещё вот только что входила в парадные двери Реджиса, а как дошла, а потом и вошла в лифт — хоть убей не помню. И сколько ехала в нём. И был ли там кроме нас с Вардэсом кто-то ещё — какой-нибудь очередной швейцар?