Я говорю самой себе не смотреть на Бонка, но все равно смотрю. И глаза у меня лезут на лоб: Бонк закурил косячок! Сделав долгую, глубокую затяжку, Мэттью протягивает косяк мне:

– Хочешь?

– Ты серьезно? Нет! Затуши его, кретин.

Бонк, смеясь, затягивается снова.

– А то расслабилась бы и отвлеклась от своего парня-размазни.

– Спасибо, мне и так хорошо. А мой парень запросто поставит тебя на место. – Я начинаю читать про себя «Аве Мария».

Я в ловушке, как зверь в клетке. Карусель уже не остановишь. И я умру не рядом с кем-нибудь, а рядом с Мэттью Бонком. А вдруг косяк выпадет у него из руки и обожжет мне колени или лицо? Если я и выживу, то навсегда останется след от ожога марихуаной.

Я еще крепче зажмуриваюсь и сжимаюсь всем телом – как утром, когда встаю с постели. Когда же закончится эта адская поездка? От Бонка разит травой и его громадным самомнением. Я не знаю, много мы уже проехали или нет и сколько времени нам осталось ехать.

Я просто молюсь, чтобы все это закончилось поскорее. Вдруг я будто в свободном падении лечу навстречу смерти, потом меня бросает из стороны в сторону… и опять бросает… и это уже не говоря о пепле марихуаны, летящем мне в лицо.

Я. Сейчас. Умру.

Бонк хохочет и несколько раз говорит «ух ты», но мне от этого лучше не становится. Суставы слишком напряжены, чтобы болеть, но то ли еще будет.

Я знаю, такие аттракционы рассчитаны не больше чем на шестьдесят секунд, но эта поездка кажется нескончаемой. Или, может, я просто уже под кайфом от дыма, который выдыхает Бонк, и потеряла счет времени. Страх заглушил все остальные ощущения. С каждым резким спуском или поворотом у меня внутри все неприятно переворачивается.

Наконец мы замедляем ход. Сейчас все закончится или нас дурят?

Я выдыхаю и открываю глаза: мы остановились.

– Это было круто! – говорит Бонк и поворачивается ко мне. – Научись расслабляться, а то так и останешься холодной жесткой сучкой, – продолжает он, вылезая. – Увидимся на балу выпускников.

– Что-что?

– Я иду на ваш бал с Дани Салазар. – Бонк мне подмигивает. – Представляешь, как классно: девчонка приглашает заклятого врага своего собственного брата – парня из школы-соперника. Круто!

Планка поднимается. Вот она, свобода. С трудом вылезаю, потому что тело не слушается, и нахожу Трея. Он ждет, прислонившись к перилам. Все еще на телефоне. Бонк проходит мимо, но Трей даже не замечает.

Невероятно!

Я тоже прохожу мимо моего парня, стараясь ничем не выдать, что мое тело сейчас не в восторге от моего поведения. Обычно мы с Треем почти никогда не ссоримся и не спорим, потому что давно решили для себя: в наших отношениях не место дерьму и кризисам. Так что сейчас я ступила на незнакомую мне территорию. Даже не знаю, что говорить, поэтому молчу.

– Моника, подожди! – окликает меня Трей.

Я продолжаю идти. Но что, если Трей говорил не с Зарой? Что, если его мама попала в аварию или у папы случился сердечный приступ? Что, если сестру снова отправили на реабилитацию? Черт, не хочу быть холодной жесткой сучкой.

Я останавливаюсь и поворачиваюсь к Трею:

– Прости. Кто звонил? Что-то случилось?

– Нет, – говорит Трей. – Это кузен Дариус, денег хотел.

– Ты что, издеваешься? – От раздражения я широко раскрываю глаза. – Ты оставил меня одну на этой карусели смерти из-за Дариуса?

Этот парень толкает наркоту и обожает групповушки, он не раз приставал ко мне у Трея дома. Трею я об это не рассказывала. Если бы он узнал, то ужасно бы расстроился.

– Прости, малышка.

– Да хватит уже этих «малышка», Трей. – Я поворачиваюсь к выходу.

– Давай не будем из-за этого ссориться, – добавляет он.

– Между нами что-то изменилось. – Я говорю не то, что думаю, потому что не хочу ссоры.

Уже в машине он снова обращается ко мне:

– Мне правда очень-очень жаль.

– Мне тоже.

Запустив мотор, он выезжает в сторону Фремонта. Когда мы уже почти дома, Трей выключает радио:

– Моника, пойдешь со мной на бал выпускников?

Я смотрю на него искоса. Он приглашает меня сейчас? В машине? Просто по дороге домой?

– Да, конечно, – выдавливаю из себя я.

Он проводит рукой по волосам:

– Я понимаю, что ты обескуражена. Я хотел пригласить тебя прямо на американских горках.

– Как это романтично, Трей.

– Это придумал Джет, – признается он. – Пока он рассказывал, звучало круто.

– Ты последовал совету Джета Тэкера, парня, который гордо называет себя шлюхой мужского пола, у которой ни с кем не бывает эмоциональной связи? – Скрестив руки на груди, я откидываюсь на спинку сиденья. – Тогда ясно.

– Ладно, я понял. Я все испортил.

Взяв мою руку, он нежно сжимает ее. Раньше у меня внутри все трепетало, когда он так делал, но сейчас я словно оцепенела.

– У меня сейчас очень большие нагрузки, и я принял дурацкое решение. Прости.

– Хватит просить прощения. Я переживу. – Я слабо улыбаюсь ему, мы уже на моей подъездной дорожке. – Позвони мне потом, – говорю я.

Подойдя по выложенной кирпичом дорожке к дому, я оглядываюсь назад, чтобы посмотреть, как отъезжает Трей. Но он и не думает уезжать. Сидит и строчит сообщение. Но сейчас мне уже даже неинтересно кому.

УТРОМ ПОЗВОНИЛ ТРЕЙ и сказал, что ведет Монику в «Бешеные развлечения», чтобы там пригласить на бал выпускников. Я сказал Трею, что это ошибка, но он от своего плана не отступил. Я у себя в комнате, пытаюсь поспать, хотя день в самом разгаре. Просто хочу забыть, что прямо сейчас Трей приглашает Монику на бал. Послушал музыку – не помогает. Полежал, глядя в потолок, – не помогает.

Дверь комнаты приоткрывается. Только бы не Дани – она с самого утра умоляет меня отвезти ее в торговый центр.

– Иди отсю…

Я не договариваю, так как через щелку замечаю привлекательные формы под свободной маечкой и джинсовые шорты, обнажающие длинные загорелые ноги – все это может принадлежать только той, что занимает все мои мысли. Это Моника.

– Привет, – говорит она и, заметив, что на мне ничего нет, кроме трусов-шортов, прикрывает глаза ладонью. – Дани впустила меня и сказала, чтобы я поднялась прямо сюда. Я не знала, что ты тут практически голый. Ну я тогда… м-м…

– Да ничего, – говорю я, поднимаю с пола штаны и натягиваю их.

– Вик, сейчас два часа дня. – Она не отнимает ладони от глаз. – Ты что, еще не вставал?

– Я вернулся поздно, – отвечаю я, а сам обалдеваю оттого, что Моника здесь, у меня в комнате.