правило отпугнет любого, кто склонен к убийству или самоубийству. И все же на практике ограничения оказались не более чем неудобством. Покупатель, который получил отказ от одного аптекаря или которому разрешили купить лишь небольшое количество вещества, мог просто посещать другие магазины, пока не найдется продавец, готовый нарушить правила, или не накопится смертельная доза. В 1871 году одна женщина из Брайтона высмеяла эти ограничения.

Кристиана Эдмундс, которая утверждала, что ей нужен стрихнин, чтобы убить кошек, вторгшихся в ее сад, смогла купить 30 зерен стрихнина – достаточно, чтобы убить 60 человек.

Однако дело было в том, что она влюбилась в своего врача и захотела отравить его жену шоколадом. Затем, чтобы отвести от себя подозрения, она принялась раздавать отравленные конфеты и еду случайным людям, как будто сумасшедший, оказавшийся на свободе. Эдмундс поймали, но к тому многие люди успели заболеть, а один ребенок и вовсе умер. Чтобы получить стрихнин, Эдмундс убедила владельца магазина – женщину, с которой она только что познакомилась, – сопроводить ее в аптеку и поручиться за нее, а затем расписалась в реестре ядов, использовав вымышленное имя. После этих событий в медицинском журнале The Lancet вышла возмущенная статья. «Такое опасное вещество, как стрихнин, – ругались редакторы, – не следует доверять неумелым людям».

Однако яды могут быть столь же смертоносными и в умелых руках – это доказало дело Палмера. Только в XIX веке в Великобритании почти 200 врачей обвинили в убийствах, и многие из них действительно отравили своих жертв. «Он отличается от обычного убийцы, – утверждал автор криминальных романов Руперт Фурно в книге о мотивах и методах врачей-убийц. – Он знал, как именно следует все провернуть». Врачи могли покупать яды в больших количествах, не вызывая подозрений; поскольку многие практикующие медики сами делали лекарства, аптекари привыкли снабжать их такими токсинами, как стрихнин и мышьяк. Врачи знали, сколько яда нужно ввести, каких симптомов следует ожидать и сколько времени потребуется жертве, чтобы умереть. Возможно, они даже могли самостоятельно выдать свидетельство о смерти, чтобы замести следы. В 1865 году жена и теща доктора Эдварда Причарда из Глазго скончались от симптомов желудочного заболевания, в документах он приписал смерть естественным причинам. Однако, когда у полиции возникли подозрения и тела эксгумировали, в обоих обнаружили смертельное количество сурьмы – яда, в небольших дозах используемого в медицине, чтобы вызвать рвоту. Доктора Причарда осудили за убийство. Он сознался незадолго до того, как его повесили.

Статуса врача как уважаемого профессионала обычно было достаточно, чтобы снять любые подозрения в правонарушении. Пациенты доверяли врачам свои жизни, а коллеги, с которыми те консультировались для получения второго мнения или которых нанимали для проведения вскрытия, с трудом верили, что «брат-медик», как выразился один наблюдатель, способен на убийство. «Из всех видов убийств отравление является наихудшим, поскольку яд вводится тайно и обычно доверенной рукой, – писал Руперт Фурно. – Но когда эта рука принадлежит доктору, убийство становится еще более отвратительным».

Врач, ставший убийцей, был «самым ужасным человеком, какого только можно было поймать, – предупреждали в The Cincinnati Medical Journal, вторя Шерлоку Холмсу. – Он использует все свои знания в области науки и часто химии, все знания о человеческой природе для достижения порочных целей».

* * *

Расследование внезапных смертей в конце XIX века было в такой же степени искусством, как и наукой, – иначе говоря, было полно неопределенности. Коронерам и врачам, проводящим вскрытия, часто приходилось делать заключения по уголовным делам. В руководстве по судебно-медицинской экспертизе, опубликованном в 1870-х годах, отмечалось, что колотые и резаные раны, от которых смерть наступала мгновенно, могут быть неотличимы от ран, нанесенных после смерти, что затрудняло определение места и времени убийства жертвы. Подозрительные синяки автор и вовсе считал самыми трудными для интерпретации, поскольку они могли свидетельствовать о случайном падении, а не о насильственных действиях, или о следах, вызванных болезнью, разложением или другими естественными причинами. К тому же, если пуля раздробится при ударе о кость, один выстрел может привести к множественным ранениям. В одном печально известном случае свинцовая пуля, пройдя через ногу мужчины, разлетелась на две части, и ее осколки застряли в другой ноге, образовав три входных и два выходных отверстия, а также загадку для осматривающего труп врача.

Отравление как способ убийства создавало дополнительные проблемы. Внутренние органы нужно было аккуратно удалить и сохранить для последующего химического анализа.

Врачи, проводившие вскрытие, должны были собирать образцы рвоты, мочи и по возможности пищи или питья, которые употреблял человек незадолго до смерти. Чтобы избежать загрязнения, которое могло исказить результаты анализов, образцы помещали в чистые контейнеры и обрабатывали «со скрупулезным соблюдением чистоты». Врачам настойчиво рекомендовали не использовать известь для подавления тошнотворного запаха, исходящего от образцов, и избегать глиняных контейнеров со свинцом в составе. Руководство по судебно-медицинской экспертизе 1870-х годов содержало поучительную историю, акцентирующую внимание на том, как легко допустить фатальную ошибку: во время одного вскрытия желудок небрежно поместили на слой мелкого песка, и это привело к ошибочному заключению, что жертву убили толченым стеклом.

Убийство с помощью яда привело в зал суда XIX века нового участника – свидетеля-эксперта. Прокуроры приглашали врачей и химиков, чтобы установить используемый токсин и объяснить сложные лабораторные тесты; адвокаты защиты нанимали медиков и ученых, готовых оспорить эти выводы. Судебный процесс Уильяма Палмера по делу об убийстве Джона Парсонса Кука стал одним из первых дел, которое превратилось в битву между экспертами. Ученый с таким статусом и авторитетом, как доктор Альфред Суэйн Тейлор – преподаватель химии и медицинской юриспруденции в больнице Гая в Лондоне и автор ведущего британского учебника по ядам и их обнаружению, – мог легко склонить чашу весов правосудия в угодную ему сторону. «Мнение выдающегося человека, работающего на передовой медицины, давало присяжным чувство безопасности, когда они формировали мнение относительно представленных доказательств, – отметила историк Линда Стратманн. – Он указал путь, идя по которому присяжные могли чувствовать себя уверенно». Но если даже эксперты не смогли прийти к единому мнению о том, был ли человек отравлен или умер от естественных причин, кому должны верить судьи, присяжные заседатели и в конечном счете общественность? Доктор Тейлор после суда над Палмером предостерег людей от «абсолютного и слепого доверия к химии как к достаточному доказательству для урегулирования спорного случая смерти от яда», однако присяжные заседатели, которые должны были выполнить свой долг и отправить убийц на виселицу, хотели определенности, а не серьезных научных дебатов без четкого вывода.

Общественное доверие к развивающейся области судебной медицины пошатнулось