– Что скажешь, Игорек? Чем порадуешь? – Данилов подкатил прямо к подъезду, возле которого на лавочке сидели четыре пожилые женщины.

– Пока нечем, Сергей Игнатьевич. Жду. Господа-патологоанатомы обедают-с. Велели-с ждать-с.

– А предварительно? Предварительно не было ничего такого интересного?

– Ну что, предварительно… Сказали, что все трое были застрелены из одного оружия. Найденные гильзы соответствуют и так далее.

– Уже хорошо. Орудие убийства есть. Дальше?

– Супруги умерли от смертельных выстрелов в голову. У них не было шансов. Старик тоже не мучился. Аккуратная дырочка в виске.

– Что так неуверенно про дырочку?

– Так, Палыч… – Это был старший судмедэксперт, въедливый и противный мужик, вечно ставивший в тупик следствие своими выводами. – Палыч утверждает, что выстрел был произведен с расстояния тридцати-сорока сантиметров.

– То есть?! – Данилов насторожился.

– Кожа вокруг раны не опалена. Он говорит, так не бывает, когда ствол прижимают к виску.

– То есть он хочет сказать, что старик стрелял себе в голову, отведя руку со стволом на полметра?! Так, что ли?

– Да ничего он не хочет сказать, товарищ подполковник! – воскликнул Игорек. Меньше всего ему хотелось быть испорченным телефоном. – Просто говорит, что подобная рана свидетельствует не в пользу самоубийства, и все. А так… Может, старик стрелять себе в голову и не хотел? Рука дрогнула, и палец нажал на курок, так ведь?

Нет, не так, Игорек. Данилов озадаченно качнул головой, велел ждать окончания обеда у сотрудников морга и отключился.

Нет, не так! Он за все время своей работы не встречал еще ни разу случая, чтобы человек стрелял себе в голову с отведенной на полметра рукой. Идиотизм же, ну! Он мог промахнуться, мог прострелить себе плечо, руку, пальнуть в стену, в конце концов.

Скорее всего, старик не хотел себя убивать. Скорее всего, это была случайность. Несчастный случай.

Надо думать.

Данилов вылез из машины, поздоровался с женщинами, представился, показав удостоверение.

– Я вас помню, – авторитетно кивнула одна из них, в переднике, расцвеченном яркой ромашкой. – Вчера вы ночью приезжали.

– И я тоже вас помню. – Он кивнул в сторону подъезда: – Хотелось бы кое-что уточнить, прежде чем…

– Прежде чем доброго человека мерзавцем закапывать! – фыркнула вторая. Ее Данилов не помнил, видимо, вчера ее здесь не было. – Нашел из-за кого себе в голову стрелять. Э-эх, Севастьянович, Севастьянович… Была бы Лийка жива, разве бы позволила этим хамам так над тобой измываться!

Четыре головы синхронно закивали в такт ее словам.

– Считаете, что погибшие Лопушины издевались над гражданином Воронцовым? – Сергей присел на край скамейки, положил согнутые в локтях руки на колени. – Лийка – это кто?

– Мишина жена покойная. Ох, зверь была баба! Огонь! – не без восхищения отозвалась первая женщина в ярком переднике, что вчера давала показания. Кажется, именно она и обнаружила тела, заметив распахнутые настежь двери. – Она бы этих быстро к ответу призвала! А Миша… Миша был мягкий деликатный человек. Он не мог с ними откровенно конфликтовать.

– Да и правда! – вдруг со злостью процедила третья от Данилова женщина с высокой прической седых волос, перетянутых ажурной косынкой. – Конфликтовать-то зачем? Лучше сразу поубивать, и все! Что же за жизнь пошла, а? Чуть что, так сразу за пистолеты хватаются! На улицу выйти страшно стало!

– Лопушины вон и дома сидели, Валь, их дома и застрелили. Не убережешься, – обреченно выдохнула последняя, с короткой стрижкой под мальчика и крупными серьгами кольцами в ушах. – Судьба, видать, у них такая!

Они вдруг все вместе загалдели, заспорили, что есть судьба, а что злой умысел. Данилову сделалось скучно. Информации ноль. Кроме разве той, что Воронцова все считали здесь мягким, неконфликтным человеком. И вдруг насторожился, поймав конец фразы, оброненной дамой с крупными кольцами в ушах.

– Что вы сказали про Лопушиных?

– А что я сказала? Ничего такого, – она как-то сразу перепугалась, подскочила со скамейки и попыталась уйти.

Но Данилов ее остановил.

– И все же. Что вы только что сказали про Лопушиных? – повторил свой вопрос коротко стриженной макушке Данилов. Женщина, как школьница, низко наклонила голову.

– Ой, да ничего особенного она не сказала, – вступилась за соседку женщина с высоким коконом, упакованным в кружево. – Просто сказала, что раньше они и не Лопушины были, а Верещагины. Вернее, Иван был Верещагиным. Про Валю не знаем. А что Иван был Верещагиным – это сто процентов. Может, потом Валину фамилию взял?

– Ладно болтать-то, – фыркнула первая дама, присутствующая накануне на месте происшествия. – И Валька была Верещагиной. Я у нее спрашивала: чего, говорю, фамилию-то поменяли? Чего-то сморозила такое… – Женщина недоверчиво вывернула рот, приподняла плечи и качнула головой. – Что, мол, замуж выходила после Вани, фамилию меняла, потом снова они сошлись, и фамилию Ваня ее взял. А когда успела-то? Когда, если три года назад она все еще была Верещагиной. Моя сноха у нее рожала в сто восемнадцатом роддоме. Чудные они, эти Верещагины-Лопушины. И…

– И вредные, – закончила за нее дама с кольцами, набравшись смелости и снова подняв на Данилова взгляд. – Мишу донимали, и еще как. И не одному Мише доставалось.

– А кому еще?

– Так Филонова спросите. Это наш начальник ЖЭКа. Он тут на днях после их визита корвалол пил. Довели они его очень. Ванька-то, когда выходил, очень довольно скалился. Я после них как раз зашла к нему, а Филонов себе в стакан из пузырька-то лекарство и капает. И все шепчет: сволочи, сволочи… Правда, он передо мной с кем-то по телефону говорил. Может, в телефоне сволочи какие были, не могу знать. У него спросите, у Филонова.

Про Филонова Данилов кое-что слышал от коллег. Фамилия была на слуху. Несколько раз тот попадал под подозрение в деле с квартирными аферами, но всякий раз ему удавалось соскальзывать. Знал, что в дружках у того ходили сомнительные личности и что дружбе той многие лета. И что на место начальника ЖЭКа сел Филонов, чтобы в другое место, намного отдаленное, не сесть. Что устроили его туда по просьбе и за великий откат крутой братвы. С целью? Опять все версии склонялись к квартирному вопросу. Доказательной базы вот только пока не было.

Если он после визита Лопушиных пил корвалол и обзывал их сволочами, можно предположить, что супруги его задели за живое? Можно, конечно. Только как доказать. Его самого спросить? Так разве скажет. Скользкий тип.

– Тут весь вчерашний день дружки-то Женькины во дворе крутились, – вдруг вспомнила женщина в кружевной косынке. – Машина во-он там стояла.