– Поэтому я подумал в первую очередь о вас.

Каримов ожидал продолжения, но гость молчал, как будтосказал уже достаточно. Пауза явно затянулась.

– Подумал… что ты имеешь в виду? – спросил наконецРавиль.

Муса, довольный тем, что, выдержав паузу, сумелзаинтриговать Каримова, сказал:

– У меня есть очень интересный экспонат для вашейколлекции.

– Я слушаю. – Равиль настороженно смотрел насвоего гостя.

Муса выдержал еще одну паузу и заговорил:

– Вы, конечно, слышали, что из Эрмитажа пропалакартина… очень хорошая картина. Картина ценой в миллион баксов.

Равиль молча смотрел на собеседника, ни одним жестом, ниодним звуком не выдавая своей заинтересованности. Муса начал нервничать, спокойствиеРавиля приводило его в растерянность: то ли ему неинтересна тема, то ли онпросто прикидывается таким невозмутимым.

– Что бы вы сказали, – проговорил наконецМуса, – если бы я предложил вам эту картину?

– Я указал бы тебе на дверь, – ответил Каримов.

– Не торопитесь, Равиль, – Муса забыл о своихтщательно выверенных драматических паузах, заговорил быстро и сбивчиво, боясь,что хозяин прогонит его, и так долго лелеемая сделка не состоится, – неторопитесь. Мы с вами обсуждаем только возможность: что, если бы… Так вот, еслибы я предложил вам эту картину за полцены, всего за пятьсот тысяч вместомиллиона… и у вас в коллекции была бы такая вещь, такая редкость – картина изсамого Эрмитажа! Такого нет ни у кого, даже у Балоева!

Нет, я не собираюсь даже обсуждать это, – Каримов ужепотянулся к звонку, собираясь вызвать охранника и выпроводить назойливогогостя, – я законопослушный человек и не занимаюсь скупкой краденого. Мнени к чему неприятности с властями.

– Неужели вы думаете, что кто-нибудь узнает об этойсделке? Я потому и обратился к вам, что мы с вами – одной крови, одной веры, мыоба татары… – Муса не знал, что еще сказать, хватаясь за любую соломинку. Вкачестве последнего аргумента он выложил на стол репродукцию картины Жибера,которой снабдил его Шмыгун. – Да вы только посмотрите, какая вещь!

Рука Равиля, уже почти опустившаяся на звонок, повисла ввоздухе. Муса, не веря еще своей удаче, с удивлением смотрел на происходящие сКаримовым перемены. Он не сводил глаз с репродукции, лицо его стало страннобледным и даже чуть осунулось.

– Кто это? – спросил Равиль, будто ни к кому необращаясь.

– Французский художник, Клод… Жибер, – произнесМуса старательно заученное имя.

Нет, я не о том, – голос Каримова был задумчивым ислегка растерянным, – впрочем, не важно.

Он словно сбросил оцепенение и совершенно другим, деловым итвердым, голосом спросил:

– Сколько, ты сказал, она стоит?

– Пятьсот тысяч, – повторил Муса, почувствовав,что в разговоре наступил перелом.

Отдашь за триста! – жестко произнес Каримов.

– Мы это обсудим с… хозяином картины, – ответилМуса уклончиво, – главное, что вы принципиально согласились.

Он очень хотел бы узнать, почему Равиль Каримов такнеожиданно согласился на покупку, но вряд ли он смог бы выяснить, что причинойтакого решения послужило поразительное сходство изображенной на картине женщиныс некоей Елизаветой Андреевной Голицыной, фальшивой княжной, роковой женщиной,в которую был страстно влюблен пивной барон Каримов.

У Андрона Аскольдовича Аристархова было скверное настроение.Причиной этого настроения послужил телефонный звонок. Ему позвонил и назначилвстречу человек, с которым профессора Аристархова связывали длительные исложные отношения, человек, которому профессор в значительной степени былобязан своим благосостоянием. Тем не менее профессор не любил этого человека ибоялся его.

Андрон Аскольдович вошел в известный и чрезвычайнореспектабельный бар на одну минуту позднее назначенного срока – вроде бы идостаточно точен, и вместе с тем не спешит, не суетится.

Жан-Поль уже сидел за угловым столиком – миниатюрныйсухощавый француз неопределенного возраста, небрежная элегантность, доступнаятолько очень богатым людям, проявлялась в каждой детали его облика, отплатиновой «омеги» на запястье до галстука ручной работы от «Гуччи».

Компаньоны обменялись приветствиями и улыбками, сердечными,как волчий оскал. Вышколенный официант поставил на столик два бокала скотча сольдом и растворился в полутьме бара, как будто его никогда здесь не было.Аристархов сел и закурил. Курил он чрезвычайно редко, заботясь о своемздоровье, но присутствие Жан-Поля так действовало на его нервы, что хотелосьуспокоить их привычными неторопливыми движениями.

– Я не знал, что вы в Петербурге, – наконецнарушил Аристархов молчание, – это для меня приятный сюрприз.

Не преувеличивайте, дорогой профессор, ваша радость невыглядит натуральной, – ответил Жан-Поль на прекрасном русском языке.Жан-Поль и был русским, сыном полковника НКВД, закончил в свое время институтинъяз, ВПШ и сделал довольно успешную номенклатурную карьеру. Одно время дажезанимал пост секретаря по идеологии одного из райкомов партии. Именно на этомпосту познакомился Жан-Поль, тогда еще Иван Павлович, с профессоромАристарховым. У профессора тогда были неприятности, очень большие неприятности,связанные с его пагубной слабостью к смазливым молоденьким студентам. По темвременам он вполне мог не только лишиться работы, но и загреметь назначительный срок в места с крайне тяжелым климатом, а учитывая грозившую емустатью и отношение к этой статье уголовной общественности, запросто мог оттудане вернуться. Но у него нашлись общие знакомые с Иваном Павловичем, как тогдазвали Жана-Поля, и профессор очень убедительно отблагодарил его, намекнув, чтои в дальнейшем может быть полезен.

Иван Павлович сумел чудодейственным образом замять скандал,но с тех пор профессор Аристархов постоянно чувствовал у себя на горле железныепальцы номенклатурного покровителя.

Когда в стране грянули перемены, Иван Павлович не стал, какмногие его товарищи по партии, искать свое место в новой системе, а сумелоторвать свой маленький, но вполне увесистый слиток пресловутого «золотапартии» и оказался в благословенной Франции с новыми безупречными документами.Тогда-то он и стал Жан-Полем. Андрон Аскольдович Аристархов вздохнул соблегчением, вообразив, что железные пальцы навсегда отпустили его горло. Но,как выяснилось, радовался он рано.

Профессор нашел в новых экономических условиях свою нишу,организовав замечательный конвейер по бесплатному изготовлению копий шедевровживописи. Первый раз он достаточно успешно реализовал свой товар на главномевропейском художественном рынке – в Париже. Но когда он приготовил к отправкевторую партию, у него, в квартире раздался звонок. Профессору передали приветот старого знакомого, и несколько дней спустя состоялась встреча с подданнымреспублики Франции Жан-Полем. Во время этой встречи старый знакомый популярнообъяснил Аристархову, что бизнес – вещь хорошая. Но без него, Жан-Поля, дела вПариже могут пойти куда как плохо. Аристархов снова почувствовал на горлежелезные пальцы. Правда, со временем он привык к этому неприятному ощущению икак-то даже перестал эти пальцы замечать, но Жан-Поль нет-нет и напоминал ему освоем присутствии. Вот и сейчас он сидел за столиком напротив АндронаАскольдовича, маленькими глотками пил виски и говорил: