И в девять вечера, когда только покончили с горячим и попросили десертное меню, в ресторане вдруг погас свет, а официанты дружным хором закричали:

– Buon compleano![26]

К их столику принесли роскошный многоярусный торт с тридцатью свечами. Говорить, от кого подарок, отказывались, требовали срочно задувать, иначе воск попадет в крем.

Богдане пришлось повиноваться. Как и требовала хорошая примета, задула огонь с первой попытки. Официанты зааплодировали. А она подняла голову и увидела Игнацио. В великолепно сидящем по фигуре костюме. Прекрасно подстриженного. С элегантным букетом.

Она нахмурилась, он приблизился к столику. Достал из кармана пиджака бархатную коробочку. Сильва хитро улыбалась. Игнацио встал на одно колено:

– С юбилеем, любимая.

И надел ей на палец богатое, сразу заискрившее миллионами искр, кольцо.

Падкие до зрелищ итальянские официанты взвыли от восторга. А Богдане ничего не оставалось, как пробормотать слова благодарности и пригласить супруга присесть.

От шеф-повара немедленно явилось шампанское. Богдана сегодня выпила целых две нормы – пиво в кино и порцию вина здесь, – но Игнацио настойчиво протянул ей бокал:

– Пусть твои тридцать станут новой вехой.

– Вехой чего?

Он опустил голову:

– Я понял, Богдана. Лучше тебя мне никого не найти.

Понятно. С любовницей поссорился. Ладно, пусть хотя бы сегодня, в ее праздник, будет иллюзия семьи. Ради Сильвы.

Она улыбнулась мужу. Пригубила, едва не скривившись, и отставила бокал. Почему в Италии так любят брют? Кислятина ведь!

– Нет, пей до дна, по вашей русской примете! – велел муж. – Иначе счастья не будет.

– Мама сегодня больше пить не будет, – встряла Сильва.

– Ничего, – улыбнулся Игнацио. – В день рождения можно нарушить правила. Мы отмечаем начало нашей новой жизни.

Жена усмехнулась:

– Я тебе ничего пока не обещала.

Муж смиренно ответил:

– Я много думал, Богдана. И многое понял. Я очень виноват перед тобой. Я воспринимал тебя и твою заботу как должное. А сам совсем не берег тебя, не лелеял. Больше так не будет, любимая! Ты – моя настоящая королева. Я сделаю все, чтобы ты никогда об этом не забывала. Тем более сейчас у меня для этого есть все возможности.

– Папа, браво! – в восторге крикнула Сильва.

– Ну, давай же, выпьем. – Игнацио взглянул умоляюще.

И она сдалась – мужественно допила кислятину.

В голове зашумело мгновенно. С чего бы? Подумаешь, какое-то шампанское.

Но дальше – ресторан вдруг начал раскачиваться, будто зал обратился в качели. Влево-вправо, влево-вправо, все выше и выше. Богдана сначала захихикала, потом перепугалась. Голова отчаянно кружилась, лица расплывались.

«Взять себя в руки!»

И вроде получилось. Мир встал на место, но почему-то захотелось спеть. Прямо сейчас. Немедленно. И она затянула – почему-то Цоя:

– Дом стоит, свет горит! Из окна видна даль!

– Мама! – Голосок у Сильвы испуганный.

А Богдане кажется – она на сцене, зрители ждут. Голос сам собой становится громче, крепче:

– Но откуда взялась! Печаль!

Под рукой некстати оказался бокал, он упал и разбился.

В ухо словно набат, с эхом, ударил голос Игнацио:

– Что! Ты! Пила! Сегодня!

Какой смешной!

– Ты мой пупсик! – Она потянулась погладить его по голове. Не достала и покачнулась.

Сильва жарко шепчет:

– Ничего она не пила! Только пиво в кино и вина один бокал.

А дальше – вдруг люди. Одеты странно для неформального ресторанчика – в костюмах, при галстуках. Зачем-то фотографируют, тычут в лицо удостоверения. Буквы расплывались, но все-таки прочитала: ОПЕКА. При чем здесь опека? У них все в порядке, празднуют с семьей юбилей!

Богдана попыталась объяснить, но внезапно ее затошнило. Пробормотала извинения, кинулась в туалет, но ноги подкосились. Упала, и ее вырвало прямо на пол. Последнее, что увидела, – фотовспышку прямо в глаза, потерянное лицо Сильвы, а дальше – полный провал.

* * *

2006 год

Как в детстве дед посадил за карты, так Мирон игру и полюбил. В школьные времена в «дурака» с «козлом» резался. В институте учился – ночами пульки расписывали. За границу стал ездить – всегда в казино захаживал.

Когда в начале девяностых игорные дома стали появляться в России, сразу отправился осваивать. Но играть против дилера ему не нравилось – будто с роботом борешься, возможности ход просчитать вообще никакой. C горничными будущими в «кинга» шлепать и то интереснее было. Да и окружение даже в самом респектабельном российском заведении нездоровое. Большинство – больные люди. Ну, или просто неприятные. А иллюзий, что из игорного дома можно в плюсе уйти, Мирон Сергеевич никогда не питал. Деньги в других местах зарабатывать надо.

Но изредка встряхнуться – почему не сходить? Позволить себе мог.

Перестройка застала его юным выпускником университета. По специальности работать даже не пробовал – сразу начал «крутиться». Всегда мечтал вырваться из родных палестин. Сначала ездил из Одессы в Турцию на пароме, за кожаными куртками. В девяносто первом впервые полетел в Италию – на чартере до Анконы, с посадкой на военном аэродроме. Но банальная перепродажа быстро наскучила, да и конкуренты наступали на пятки. И тогда Мирон затеял новый, уникальный бизнес: стал поставлять в Италию российских горничных.

Многим девчонкам помог – семьи прокормить, мир посмотреть, а то и личную жизнь устроить.

Нынче Мирон Сергеевич оперился, окреп, создал свой холдинг. Ввозил из «Первого сада Европы» сыры, салями, оливки и прочие деликатесы. Вскоре к импорту добавил экспорт. Водки, леса, икры не касался, – избави боже, жить пока хотелось. Работал в безопасной нише. Еще когда девчонок в страну отправлял, обратил внимание: за сувенирных матрешек итальянцы просто вежливо благодарят. Зато от более полезных русских народных промыслов с ума сходят. Вот и стал налаживать поставки, малыми партиями – льняные полотенца, вышитые прихваточки – фартучки, разделочные доски из натурального дуба. И сам зарабатывал, и людям добро делал. Народные умельцы на него молились просто – в России-то кому их авторские работы нужны, когда страна рушится?

Нынче любой вопрос стало можно решить по телефону-факсу-электронной почте, но Мирон Сергеевич старался видеться с деловыми партнерами лично. Считал, гораздо эффективнее в плане прибылей. Плюс повод в давно полюбившейся Италии побывать. Или, наоборот, поразить зарубежных соратников стремительно меняющейся Россией.

Культурную программу формировал сам и не ограничивался обязательными к посещению Третьяковкой и «Лебединым озером». То в «Голодную утку» гостей водил, поглядеть, как молодежь на столах пляшет, то на стриптиз, то в казино.

Последний пункт программы нравился даже тем, кто азартные игры не жаловал. И Мирон понимал, почему. Италия, несмотря на байки про «кругом-мафию», – цивилизованная страна. А в России можно нервы пощекотать. Пресловутых