— У тебя же денег полно, сама говорила.

— Так, может, там не деньги.

— А что?

— Не знаю.

Я вздохнула, разговаривать с Леркой не было никакойвозможности. Мы въехали в гараж ее дома, и я побрела к своей машине.

— Ты куда? — насторожилась Лерка.

— Домой. Время позднее, у меня завтра работы по горло.

— Ты что? — подскочила она ко мне. — Какойдом? Какая работа? Ты не понимаешь…

— Это ты не понимаешь. Мне работать надо, работать. Уменя нет миллионов, ясно?

— О деньгах не беспокойся…

— Да пошла ты… — посуровела я, устраиваясь вмашине. — И не вздумай мне помешать, — предупредила я, заметив, чтоспешно приближается Сашок.

— Вот что, — затараторила Лерка, — ни в коемслучае не говори ментам, что мы входили в квартиру.

О белобрысом тоже забудь. И о стрельбе. Приехали, позвонилив дверь и уехали. Обещай мне, слышишь?

— Слышу, — ответила я и поторопилась убратьсявосвояси.

К родному дому я подходила с опаской, знать не зная, чегоследует ждать от судьбы. Судьба послала светло-коричневый конверт, именно его яобнаружила в своем почтовом ящике, в который заглянула по привычке, хотяникакой корреспонденции не ждала.

Конверт был плотный, большой, с моим адресом и именем,обратный адрес отсутствовал. Отправили его два дня назад из двадцать шестогопочтового отделения. Поглазев на конверт, я вошла в квартиру, пробежалась повсем трем комнатам, дабы убедиться, что нахожусь одна, рухнула в кресло изакрыла глаза, но тут же вскочила и схватила конверт, разорвала и обнаружила внем конверт поменьше и листок бумаги, развернула его и с дрожью душевнойпрочитала: «Дорогая Аня. Пожалуйста, сохрани это для меня. Арсений».

Я заревела, да так жалобно, что самой себе удивилась. Уж,кажется, надо свыкнуться с мыслью, что Арсения больше нет, но теперь, когда ядержала в руках его записку, горе обрушилось на меня с неимоверной силой.

От избытка чувств я кинулась к телефону, чтобы позвонитьЛерке, но вовремя опомнилась. Лерка непременно захочет узнать, что в конверте,а Арсений просил сохранить конверт для него… В самом деле, что там может быть?Сама не знаю как, я разорвала конверт. В салфетку был завернут ключ с биркой,на бирке номер 328. Я повертела его в руках, ключ небольшой, вряд ли от двери.Тогда от чего? На всякий случай я тщательно изучила салфетку, в которую былзавернут ключ. Никакой записки. Ключ, и все.

С просьбой сохранить его для Арсения. Он надеялся имвоспользоваться. Я опять заревела, потом вытерла слезы и продолжиларазмышления.

Почему он прислал его мне? Арсений мне доверял. Конечно. Явызываю у людей доверие, это нормально. Возможно, не только доверие, возможно,он испытывал ко мне чувства… А еще он хотел, чтобы об этом ключе никто не знал,и отправить его мне показалось ему наиболее надежным. Мы были едва знакомы,следовательно, никто из тех, кого он опасался, обо мне не знает. Отыскать менябудет сложно, это он так думал, и если бы я не поперлась к нему на квартиру,оказался бы прав. Но я, поддавшись на Леркины уговоры, туда отправилась, и врезультате… в результате белобрысый легко может меня найти.

Я схватила оба конверта, записку и даже салфетку, скомкала иподожгла в большой пепельнице на кухне. Конверт горел плохо, поджигать его пришлосьраза три, в конце концов и он превратился в груду пепла, а я вздохнула соблегчением.

Ключ я положила в шкатулку, где хранила всякие мелочи. РазАрсения нет, хранить ключ у себя довольно глупо, но я его все же оставила. Ещераз прошлась по квартире и отправилась спать. Сон не шел, я то начинала реветь,то вспоминала о ключе и гадала: что намеревались открыть этим ключом, аглавное, что находится под замком, который этот ключ открывает. Арсений погиб,и я об этом уже никогда не узнаю. Я вновь заревела, подозреваю, что на сей разот неудовлетворенного любопытства.

Утром я едва не опоздала на работу, так что о ключе даже невспомнила. Ближе к обеду мысль о нем мелькнула у меня на мгновение, но срочныедела вновь не позволили поразмышлять на эту тему.

В 15 часов 25 минут раздался телефонный звонок, и мужскойголос сурово поинтересовался:

— С Лиховицкой Анной Михайловной я могу поговорить?

— Слушаю, — ответила я. Мужчина представился, ивсе поплыло у меня перед глазами: интересовалась мною милиция.

— Вы хорошо знали Ковальчука Арсения Романовича? —спросил мужчина.

— Это наш клиент, — промямлила я и сочла нужнымдобавить:

— Он собирался купить квартиру.

— Собирался?

— Да, потом куда-то исчез. По крайней мере, не звонит ив агентстве не появляется.

— А вы давно его видели?

— Недели две назад он заходил к нам в последний раз.

— Я бы хотел поговорить с вами. Желательно сегодня.

Через час я с замиранием сердца стучала в дверь кабинета,снабженную табличкой «Потапов В.А.».

По дороге я решила ни в чем не сознаваться, должно быть, сперепугу. А потом, никогда ведь не знаешь, от чего вреда больше: от правдивостиили вранья.

Как мудро заметила Лерка, Арсению теперь все равно, а мненеприятности ни к чему.

Лерке я позвонила по дороге, и она укрепила меня во мнении,что ложь во спасение — это благо.

Хотя врать я не собиралась. Я просто решила немного исказитьистину, чтобы господа из милиции потеряли ко мне интерес.

Услышав резкое «да», я вошла в кабинет и увидела мужчинусреднего возраста, с бледным лицом, наметившейся лысиной и взглядом мученика.Если мне не хотелось отвечать на вопросы, то ему явно не хотелось их задавать.

— Садитесь, — кивнул он, когда я сообщила, кто ятакая. Вздохнул, достал из верхнего ящика стола бумагу, авторучку и приступил.

Первые пять вопросов никакого затруднения у меня не вызвали,касались они в основном моих паспортных данных и места работы. Потом ВладимирАндреевич перешел к насущному.

— Когда и где вы познакомились с Ковальчуком?

— А что случилось? — робко поинтересовалась я.

— Господин Ковальчук убит, идет следствие…

Охать и произносить что-то вроде «о господи» или «боже мой»я поостереглась, притворство никогда не было моей сильной стороной, япомолчала, а потом спросила: